Когда она оборачивается и смотрит в мою сторону, на ее носу и рубашке следы от муки. И кусочки теста запутались в ее волосах.
Но при этом на ее губах играет улыбка.
Я прочищаю горло, чтобы скрыть свою улыбку.
— Хорошо, теперь они все готовы, — говорит Талия. А затем она ставит на стол тарелку со свежими вафлями, а рядом миску с клубникой.
Я тянусь за одной вафлей, и она смотрит на меня. Поэтому я беру еще одну. Магда делает то же самое, и мы все едим в тишине.
Во время еды я внимательно наблюдаю за Талией. Ее хорошее настроение быстро улетучивается. Магда смотрит на меня, молча приказывая что-то сделать. Но я не знаю что именно. Поэтому мы ждем в тишине.
И, в конце концов, Талия говорит. Загнанная в ловушку старых воспоминаний. Скрытых в темноте где-то у нее в голове.
— В тот день она приготовила вафли, — говорит Талия, как будто только что вспомнила.
Она моргает на меня остекленевшими глазами.
— Мне следовало догадаться, потому что она готовила вафли.
— Твоя мать? — интересуюсь я.
— Да, — отвечает она, и ее вилка со стуком падает на тарелку. — Она никогда не готовила. Она едва ли выпускала нас из комнаты. Мне следовало это предвидеть.
— Ты не могла этого сделать, — говорю я ей по опыту. — Когда кто-то заходит так далеко, он заставляет вас верить в то, что что ему нужно. Они готовы на многое, чтобы одурачить всех.
Магда и Талия смотрят на меня, и я отвожу взгляд. Отодвинув стул, я беру Талию за руку. Она без колебаний вкладывает свою ладонь в мою.. Но ее поглощает апатия, поэтому она не может ступить дальше и шагу. Я поднимаю ее на руки и кладу ее голову себе на плечо, пока несу вверх по лестнице.
Я не знаю, что с ней делать. Как ей помочь. И это давит на меня.
Я не могу оставить ее одну, поэтому просто сажусь рядом с ней и баюкаю ее на руках. Она прижимается лицом к моей груди и расслабляется. Ее пальцы скользят по мягкому материалу моего свитера, скользя по нему большим и указательным пальцами.
— Я не думаю, что смогу это сделать, — говорит она.
Жить.
Вот что она имеет в виду, произнося эти слова шепотом.
— Ты можешь, и ты это сделаешь, — говорю я ей.
Она молчит. Ее настигают мрачные мысли. И я знаю, что мне нужно перекрыть их, вызволив их на свет. Я знаю, что помочь ей - значит встретиться лицом к лицу со своими собственными страхами. Но она не поправится. И я никогда не смогу ей помочь.
Я тянусь к ее пальцам и кладу их поверх звезды на ее руке. И без дальнейших настояний она перемещает их по собственному желанию, обрисовывая контур звезды. В ритмичный узор. Прослеживая линии и мое имя, снова и снова.
— Расскажи мне о своей матери, — настаиваю я.
Она встречается со мной взглядом, и в ее глазах бурлит водоворот эмоций. Больше, чем я когда-либо видел в ней раньше. Они хотят вырваться на свободу, но она не знает, как выплеснуть их.
— Не говори мне то, что, по-твоему, я хочу услышать, — подбадриваю я. — Ты всегда была честна только со мной, Солнышко. Так что будь честна и сейчас.
У нее уходит некоторое время на обдумывание сказанного мной. Нужно решить, что она мне доверяет. Но именно это и происходит, когда она смотрит на меня. И я знаю, что это дается ей нелегко.
— Я едва знала ее, — говорит она мне. — Она напоминала бурю. А мы просто пытались пережить плохие дни, пока сквозь тучи не пробьется лучик солнца.
— Ты заботилась о своих братьях и сестрах, — говорю я.
— Я была самой старшей, — звучит ее ответ. — Она держала нас взаперти. В плохие времена. В комнате, всех вместе. У нас были только мы.
Она переводит взгляд на потолок и замолкает.
— А теперь у меня есть только я.
Я знаю, что мне нужно ей сказать, но я не могу заставить себя признаться в этом. Что у нее есть я. Слова не приходят. Поэтому я утешаю ее, как могу. Своими руками. Расчесываю волосы. Убирая спутанные пряди с ее лица.
Ей это нравится. Но она никогда в этом не признается. Точно так же, как я не признаюсь, что мне самому это нравится.
— Скажи мне, что, по-твоему, ты должна чувствовать к своей матери, — говорю я.
На этот раз она отвечает без промедления.
— Жалость. Мне следовало бы ее пожалеть. Потому что она была больна.
— Но на самом деле ты испытываешь гнев, — отвечаю я.
Она снова переводит взгляд на меня. Изучает меня. Раздирает меня на части.
— Расскажи мне о женщине на фото в ванной.
— Дело не в ней, — уклоняюсь я.
— Дело всегда не в них, — отвечает она.
— Ты должна позволить себе испытывать гнев, Солнышко. А после отпустить это чувство. Можешь сердиться на меня, если хочешь. Но ты должна принять, что это чувство есть.