— Напрасно! У нас там тоже в некотором роде жизнь, совсем не то, что мучиться в аду на раскалённой сковородке. Если бы ещё Алина была рядом…
«Опять он за своё! Похоже, пора раз и навсегда закрыть наболевшую проблему»:
— Михаил, так что же с Алиной? Жребий будем бросать?
Булгаков даже лицом побагровел от злости:
— Как только тебе в голову могла прийти такая мысль?
— Шуток не понимаешь? — попытался оправдаться Глеб.
— Так нельзя шутить! Алина — человек, а не какой-нибудь бездушный предмет или, не дай бог, скаковая лошадь из тех, на которых делают ставки в тотализаторе. Ещё не хватало, чтобы таким способом решали, кто победит, — потом, немного успокоившись, посмотрел на Глеба уже не с укоризной, а сочувственно: — Судя по всему, отрава ещё не выветрилась из твоих мозгов.
— Да нет, я в полном порядке.
А Булгаков всё не отводил взгляда, словно бы пытался черепную коробку просветить насквозь и на этом основании сделать выводы:
— Вот не пойму, за что она полюбила такого недотёпу?
Подобным образом его никогда никто не обзывал, поэтому поначалу Глеб обиделся. Хотел было сказать: «сам такой!», но это может быть понято двояко — если оба одинаковые, тогда Алина и Булгакова вроде должна бы полюбить… Но в самом деле, за что? За то, что предложил ей роль в пьесе «После оттепели»? Так она и до этого не жаловалась на внимание столичной публики. Впрочем, «танец целомудрия» имел такой успех, что все другие её роли как бы потускнели, потеряли прежний блеск. Ну а воплотить в фильме образ Маргариты — об этом можно лишь мечтать, и только Глеб сделал эту мечту явью… Так что же тогда — переиначить монолог из трагедии Шекспира и дать такой ответ Булгакову: «она меня за роли полюбила»?
К счастью, Алина не слышит, о чём они тут говорят. А если бы услышала, ему несдобровать — послала бы куда подальше! Единственное, что Глеба извиняет, так это бессонная ночь в сочетании с остатками отравы. В такой ситуации лучше помолчать, предоставив Булгакову высказать свои предположения. Так оно и получилось:
— Ты знаешь, Глеб, в юности я нравился женщинам — симпатичный, остроумный, мог любую заговорить так, что готова тут же броситься на шею. По вот прошло время, и во мне стали ценить уже другие качества — к примеру, всех изумляло, как никому не известный автор смог написать пьесу «Дни Турбиных», кое-кто даже сравнивал меня с Шекспиром. А потом успех этой постановки во МХАТе стал как бы неотъемлемой частью моего существа, отодвинув на задний план внешнюю привлекательность и прочее, словно бы я ходячая театральная афиша. Примерно так и у тебя.
На это трудно возразить, поскольку Булгаков словно бы читает мысли Глеба. Но почему бы не попробовать?
— Я готов согласиться, что после публикации «закатного романа» вся прекрасная половина человечества могла бы оказаться у твоих ног, за исключением тех, что грамоты не знают. Этого не случилось по независящим от тебя причинам, и все же позволь мне усомниться в том, что даже такой замечательный роман может обеспечить человеку прижизненную славу.
— Ты хочешь сказать, что, будь роман опубликован не полвека назад, а сейчас, никто бы не обратил на него внимания?
— Дело даже не в том, что в нынешние времена книги мало кто читает. Но важна ещё и биография автора, ореол страдальца…
— Глеб, ты не прав! Главное в романе это ершалаимские главы, взаимоотношения власти и творца, писателя, интеллектуала… Ну а биография автора тут ни при чём.
И тут из глубины спальни раздался женский голос:
— Оба вы не правы. Главное — это любовь!
Вслед за тем в гостиную вошла Алина и предвидя недоумение двух спорщиков сразу пояснила:
— После того, что здесь случилось, я так и не смогла заснуть, поэтому всё слышала.
Слава богу, догадалась надеть халат, но вот что Глеба удивило:
— Так ты что, опять видишь Михаила?
— Видеть не вижу, только слышу, но этого вполне достаточно, чтобы вмешаться в спор.
«Логика, по сути, женская, потому что, если спорят двое мужиков, женщинам встревать категорически нельзя». Но вслух Глеб этого не сказал, предоставив слово гостю, а тот растерянно молчит, поскольку много чего тут наговорил — и про недотёпу, и про скаковую лошадь.
Вполне логично, что Арина продолжила свой монолог:
— Так вот, мои милые, что я вам скажу. Если бы родилась на сто лет раньше, нет сомнений, что влюбилась бы в тебя, Михаил. Не стану объяснять почему, мне достаточно того, что ты был возлюбленным княгини Киры. Кстати, я видела её фотографию — красивая, с каким-то самобытным шармом, чем-то на меня похожа…