Белки глаз Кваме увеличились до неправдоподобных размеров.
Все еще пряча лицо, Моррис немного подождал в надежде, что голос вернется, подаст какой-нибудь знак. Если б можно было все время поддерживать связь с Мими, он бы ничего не боялся.
– Большая проблема! – покачал головой Кваме.
Хватит. Моррис внезапно нашел выход. Он вскочил на ноги и швырнул через всю комнату связку ключей:
– Иди за машиной. Подгони прямо к двери и открой багажник. Понял?
Почему-то он не подумал, что Кваме может отказаться. И не ошибся. Парень ловко поймал ключи и повернулся к двери. Еще прежде, чем он скрылся с глаз, Моррис уже просматривал папку, склонясь над столом. Нет, ни до чего нельзя дотрагиваться. Черт, каждый раз все приходится вспоминать заново! Он же не профессиональный киллер, как и в любви ему не дано повторить подвигов Дон Жуана. Он просто человек, чутко реагирующий на обстоятельства. Или же безнадежный дилетант. Расстегнув манжеты, Моррис натянул рукава на ладони и неловко запихал бумаги обратно в папку. Там были ксерокопии писем, которые он когда-то склеивал по буковке из бульварных романов и газетных заголовков. Так странно было увидеть их снова. «НЕСЧАСТНЫЕ СТРАДАЛЬЦЫ, И ПОЧЕМ ВАША ПРОПАВШАЯ МАЛЫШКА?» Дешево и сердито. Этот урок стоило вызубрить. Тут и банковские авизо, деньги, которые снимала семья. Всего один счет. Надо было требовать больше.
Моррис заколебался. Появилось непонятное желание перечитать письма, вспомнить золотые деньки. Проклятье, он, похоже, совсем теряет рассудок. Ладно, никуда они не денутся. Все еще пряча руки в манжеты, он сгреб папку со всем содержимым, осторожно пробрался между телом и двумя опрокинутыми стульями, изо всех сил стараясь не смотреть на лицо Бобо. Нижний ящик шкафа оставался открытым. Моррис сунул туда бумаги и задвинул его ногой.
После чего оглядел комнату. Надо вытереть стулья, где он к ним прикасался. Но ведь Моррис здесь работал, это его фирма, черт подери. Отпечатки – негодная улика, масса свидетелей ее опровергнет с ходу. Он подошел к двери, ведущей в цех через туалетную комнату. Никого – а шум слышен громче. Туда не выглядывать: нельзя, чтобы его заметили. Но по крайней мере такое испытание вполне достойно Морриса Дакворта. Теперь убит человек, который этого действительно заслужил. Ум и капелька удачи, и он вывернется.
Вернулся Кваме. Едва негр появился на пороге, Моррис сообразил, какой фантастической глупостью было бы воспользоваться «мерседесом». Один прилипший волосок в багажнике, и ему до конца дней останется получать университетские дипломы по почте.
– Убери ее! – крикнул он негру. – Возьмем его машину, я сейчас добуду ключи.
Кваме снова скрылся. Моррис наклонился над трупом. Если только Бобо действительно труп, или он еще дышит? Прислушиваться не было времени, сюда в любую секунду могут войти. Вдруг кого-то заинтересует, отчего все время занят телефон. А кстати, он занят, когда отключен, или просто не отвечает? Черт, если б знать заранее, что придется убивать Бобо, все бы просчитал. Сколько времени понадобится полиции, чтобы выяснить, кто такой Позенато и откуда он звонил? Моррис искренне опасался не справиться. Но в то же время, переворачивая и обыскивая труп, верил в свою звезду, как никогда. Поэтому, даже найдя ключи от машины, он продолжать изучать содержимое карманов: в такие минуты подчиняешься интуиции. И фортуна ему улыбнулась – в виде открытки с могилой Джульетты.
Она лежала во внутреннем кармане пиджака. Без марки, без штемпеля. Текст был такой: «Бобо, carissimo, утро после этого – сплошная мечта. Как будто ты, ты, ты все еще во мне! Твоя Цуцу».
Моррис поразмыслил секунд десять, затем протер глянцевую поверхность открытки локтем пиджака и подсунул ее под бумаги в столе Бобо. Как и в тот первый раз, когда он убил человека, возникло ощущение, будто некая высшая сила воспользовалась им как орудием возмездия. Вырожденцы Джакомо и Сандра – тогда. Сейчас – потаскун Бобо. Да-да, тот вчерашний разговор, когда он сбежал от гостей в кабинет! И все эти ночи, когда он якобы проверял завод. Это же очевидно. Свинья! Он грубо схватил Бобо под мышки и поволок к двери, следя, чтобы брюки не касались мокрых от крови волос. Голова Бобо откинулась, рот раскрылся, и Моррис вновь отметил про себя, до чего же уродлив был – зять. Уродлив и порочен.
Четверть часа спустя, потратив не более пяти минут, чтобы избавиться от белой «ауди», Моррис выбирал между полицией и карабинерами. Вспомнив, что Бобо звонил первым, он набрал номер вторых.
Глава шестнадцатая
Шел карнавал. Ребятня на Пьяцца-Бра вырядилась арлекинами, ковбоями и Зорро. Оставшись в одиночестве по крайней мере до четырех, Моррис решил посидеть за столиком на улице у «Бальони». Послеполуденное солнце ярко высвечивало нейлоновые краски беспечного действа на фоне древних камней римской арены, где когда-то львы терзали христиан.
Саддам Хусейн ухмылялся в нарисованные усы. Крошка Дракула вертелся волчком, скаля кровавые клыки. Моррис усмехнулся, приметив в толпе Белоснежку – то ли еще не отравленную, то ли уже прошедшую курс детоксикации. Черт возьми, имея у себя столько разных легенд и такую историю, могли бы обойтись без чужебесия!
Моррис не только знал толк в мифах, но и не мог почувствовать себя монстром. Не он первый сталкивается с вопросом, куда девать труп жертвы. На том стоит человечество с начала начал: что делать с телом, превратившимся в гниющий остов, дань пагубной бренности всего земного? Похороны, если вдуматься, легли в основу всей человеческой культуры, став первым шагом на долгом пути к цивилизации, к ответственной, обеспеченной, упорядоченной и – почему бы нет? – роскошной жизни, которая, надо надеяться, станет уделом Морриса: гармония, изящество, культура. В противном случае придется сразу сдаться и покаяться во всем, ибо утратив эту веру, он уподобится пьяному канатоходцу, блуждающему в тумане. Бог весть, к чему там привязана дергающаяся под ногами веревка; не ожидает ли на том конце палач, а может, в этот самый миг он уже перепиливает канат?
Моррис нахмурился, глубоко вздохнул и выдохнул, будто таким способом можно было избавиться от раздражения. Похороны. Тяжкое испытание, которое нужно преодолеть, безжалостная проверка всех его культурных и криминальных талантов.
Правда была в том, что он чувствовал себя намного бодрее полтора года назад, когда убил Джакомо и Сандру, и куда больше волновался, когда настал час Мими. Потому что эти события были напрямую связаны с его любовью, благороднейшим и глубочайшим из чувств, – придававшим смысл – ужасу, что тогда произошел. А сейчас вся его жизнь превратилась в бесконечное напоминание о смерти, в порочный круг потерь и поисков утраченного. Фарс после трагедии.
Он был героем, когда похищал Мими: Тезеем, сжимающим в руке нить Ариадны, Парисом, похитившим Елену. Жестокие истории, но славные. Прекрасные – фигуры, воспетые Гомером. То приключение было его троянской войной, его одиссеей. А потом всегда наступают долгие годы скучных, серых хроник. Живи и помни. Тени прошлого. Тогда было лето, теперь – зима. С Бобо он совсем ничего не почувствовал. Ни вины, ни облегчения. Типичная бытовуха, – incidente di percorso, как здесь принято выражаться. Вроде как крысу переехал на дороге.
Но, наверное, это хорошо, думал он, потягивая легкое вино, глядя на ведьму и королеву фей, дружно пьющих газировку, – хорошо, если ты способен оценить собственные поступки под таким углом зрения. Много ли убийц могло похвастаться своим ощущением историзма? Да и их жертвы тоже, если на то пошло… Так что, если бы он нуждался в оправдании, вот оно – умственное превосходство. Пожалуй, стоит подумать, не взяться ли за мемуары на склоне лет. «Записки убийцы-мыслителя» – для посмертной, разумеется, публикации. Но до этого еще дожить надо.