Стэн долго думал, видимо, сверяясь с записной книжкой, хоть это было совсем на него не похоже. Сто сорок тысяч за четыре урока.
Возмутительно, подумал Моррис, кладя трубку. Тридцать пять тысяч в час! Невероятно! Сам он никогда не брал больше двадцати пяти, хотя учителем был, несомненно, куда лучшим.
– Правда, cara? – спросил он Мими.
Разговор с ней он начал еще до того, как распрощался со Стэном. Но Мими сегодня отмалчивалась. Моррис подумал, до чего же по-женски она себя ведет: говорит, только когда ей захочется, исчезает и появляется по собственной прихоти, заставляя его тосковать, а потом вдруг принимается нашептывать самые неожиданные вещи. Тем не менее Мими имела над ним полную власть.
– Ты ведь знаешь, я бы никогда не стал убивать Бобо, если б ты не велела. – Ты довольна?
Нет ответа.
– Я с тобой занимался любовью вчера ночью, – продолжал он. – Я смотрел на твою фотографию. И звал тебя по имени.
Но и это словно не произвело на нее впечатления. Ну да Бог с ней. Моррис отложил трубку и подумал, что если нельзя купить или украсть ее портрет из галереи Уффици, то, наверное, можно попросить какого-нибудь приличного художника сделать копию. Такая картина, несомненно, будет хорошо смотреться в доме Тревизанов – куда лучше, чем истекающий кровью Христос. Надо поговорить – с Форбсом.
– А что ты думаешь, – он снова поднял трубку, мчась к Вальпантене, – что ты думаешь о своей сестре? Я имею в виду, что мы с тобой, Мими, не занимались такими извращениями, правда? Мы просто любили друг друга. Почему бы ей не забеременеть и не угомониться? Так, как тебе всегда хотелось. Я хочу стать отцом, Мими.
Бесконечно далекий голос произнес: «Морри, она уже забеременела».
Моррис был так потрясен, что пришлось притормозить у обочины. Он бессмысленно посмотрел на телефон, затем подумал, что если полиция следит за ним после вчерашнего, (хоть это, конечно, маловероятно), его поведение могут счесть подозрительным, решив, что здесь он спрятал тело или сговаривается с сообщниками. Он снова выехал на шоссе, подрезав какой-то грузовик, и, взглянув в зеркало на разозленного водителя, понял, что это машина «Доруэйз», отправленная за вином. Вчерашняя партия, разумеется, не готова, поскольку Бобо выгнал эмигрантов. Но Моррис был до того сбит с толку, что не особенно волновался по этому поводу.
– Как она могла забеременеть, когда? Она ведь вечно требовала предохраняться… – И тут он вспомнил свои проделки с пальцами.
Но Массимина, как все оракулы, не желала отвечать на расспросы. Звук ее голоса был столь же таинствен, как смысл ее слов. Как можно уверовать в полтергейст? Она, словно Мадонна, появилась и исчезла – чистый образец мирового духа: вот он есть, а потом сразу нет. Бог дал, Бог и взял. Ее слова были лишь случайно уловленными фрагментами, из которых можно пытаться составить неведомое целое. Таким образом Моррис мог почувствовать себя частицей древней и почтенной культурной традиции.
А Паола беременна. Скоро он будет по-настоящему счастлив.
Форбс что-то писал за большим столом на кухне. Спасаясь от пронзительного холода, он натянул на себя сразу несколько свитеров и пальто. Юный Рамиз сидел напротив, дрожа как лист и жуя черствый хлеб. Моррис, войдя, почувствовал себя блудным отцом, который сбежал из дома, когда был так нужен. Ребят вышвырнули на улицу, а он их не поддержал и не помог советом. Едва переступив порог, Моррис мысленно отдал себе три строгих приказа: он должен успокоить людей, которые от него зависят. Он должен без обиняков поговорить с женой насчет переезда и насчет того, что пора наконец им стать нормальной семьей. И, раз уж пришлось совершить это убийство, нужно использовать сложившуюся ситуацию по максимуму и зажить достойно, как с социальной, так и с коммерческой точки зрения. Он должен стать уважаемым членом общества.
Отлично.
Если Моррис Дакворт забудет об этих целях, он станет жалким обломком кораблекрушения в бурном море, которого волны будут швырять из одной полицейской истории в другую; он затеряется в лабиринте своих жалких проступков. Хуже того, это будет означать, что он убил Мими напрасно.
Заглянув через плечо Форбса, он прочел: «Для вдумчивых и любознательных студентов, желающих постигнуть культуру Ренессанса in situ…[13] Школа итальянского искусства профессора Форбса расположена всего в пяти милях от прекрасного города Вероны, на вилле Катулл, проникнутой духом Италии. Наше пребывание в этих местах и наблюдения над трудами человеческого гения проходят под девизом „gratia placendi“. Слушатели, зачисленные на четырехнедельные курсы, будут…»
– А где все остальные? – спросил Моррис.
Форбс выглядел утомленным и был явно не в духе. Его сочинение пестрело многочисленными помарками. Он объяснил, что Азедин и Фарук исчезли еще вчера ночью. Сенегальцы сбежали с перепугу, когда на вилле появилась полиция и обыскала общежитие. Остальные сейчас пакуют вещи и пытаются понять, как им быть дальше.
Моррис спросил, где он собирается поместить объявление.
– В разных изданиях, – замялся Форбс, – э-э… в разделе «Частное образование».
– Напишите название школы прописными буквами, – посоветовал Моррис авторитетным тоном, столь естественно звучащим в годину испытаний. – Можете указать, что занятия начнутся в июле. Мы к тому времени должны быть готовы. Кстати, буду признателен, если вы созовете всех вниз на завтрак и затопите камин в аудитории. Я вернусь через десять минут.
Он съездил в Квинто, купил два десятка круассанов, пачку кофе, молоко, сахар, масло и джем. И уже собирался ехать обратно, как вдруг в голову пришла потрясающая, великодушная идея, каким он никогда не мог противиться. Он вылез из машины, дошел до местной табачной лавки и спросил блок самых лучших сигарет. «Не для меня, как вы понимаете», – счел необходимым объяснить он, поскольку даже мысль, что его могут принять за курильщика, была невыносима. Курение отвратительно. Вялая молоденькая продавщица, однако, проявила полное равнодушие к пристрастиям Морриса. Она залезла на стул и потянулась на верхнюю полку, открывая взору что-то вроде тонкой комбинашки, на которую был небрежно накинут шерстяной жакетик. Люди, подумал Моррис, так привыкли к порочности и бесстыдству… он, например, мог бы сейчас запросто протянуть руку и взять один из тех мерзких порнографических журналов, которыми здесь торгуют (на самом деле он бы никогда не решился на такое) или даже заявить лавочнице, что он серийный убийца, и это бы ее ничуть не шокировало. Что еще ждать от людей в ее возрасте? Достоинство дается потом и кровью, non fortuna sed labor..
Через четверть часа, когда все бедолаги собрались у чадящего камина, пили кофе с молоком, заедая круассанами, и курили «Филип Моррис», он объяснил, что теперь вся ответственность за фирму переходит к нему. Потому они немедленно возвращаются на работу, на сей раз – вполне официально. Им выправят бумаги, за них будут платить налоги и прочие отчисления, и у них будут контракты, составленные по профсоюзным стандартам. Так что, если вести себя как следует, у них появится уверенность в будущем.
Небрежно присев на край огромной столешницы, как наставник, снисходящий до воспитанников со своих высот, Моррис завершил свою речь. Наступившая тишина была поистине трогательной. Отчаяние на худых лицах, черных и просто смуглых, сменилось слабыми улыбками с оттенком недоверия. Они так свыклись с неприятностями, что не могли поверить своей удаче, ниспославшей им покровителя.
– Постоянная работа, – повторил он.
Похоже, убийство Бобо было не только справедливым, но попросту необходимым делом. Если его арестуют, это станет настоящим преступлением против межрасовой гармонии.
После недолгой паузы Кваме спросил:
– А если вернется синьор Позенато?
Люди закивали и забормотали, а Моррис подумал, какой у него замечательный сообщник. И пообещал разобраться с любыми проблемами.