Бедная мать без остатка отдавала себя церковной благотворительности; папочка, конечно же, плевался, хотя мерзавцу ее увлеченность была только на руку. Матери постоянно не было дома – то с безногими возилась, то собирала деньги на слепых, а папа тем временем шлялся по бабам. Массимина тоже состояла в конгрегации молодых католиков, собирала старую одежду для бедных и все такое. Да, она была правильная девушка, не любила сидеть сложа руки… терпение и труд все перетрут. И не валялась в постели, дымя «Ротмансом», когда на носу – последний экзамен! Моррис в душе содрогался от гнева, но голос его звучал ровно: – Знаете, я всегда даю пару тысяч, когда они протирают мне стекла у светофора, или еще что-нибудь… Но чувствую, этого недостаточно. Тысяча-другая лир не решит все проблемы, ведь верно?
И миллион-другой тоже не решит, добавил он про себя. Помочь им может лишь работа, постоянный источник дохода. А его жена походя отказалась от денежной профессии архитектора. Моррис и не предполагал, что до сих пор так сердит на Паолу.
– Вот я и подумал, – продолжал он спокойно, – не найдется ли в ваших планах скромное место для этих несчастных?
Форбс наконец-то широко открыл глаза и заворочался на сиденье.
– Прошу прощения, э-э… я…
В тот же миг Моррис, повинуясь внезапному импульсу, снял с панели телефонную трубку – и нажал на кнопку. Аппарат выбрал нужный номер из памяти.
– Извините, я сейчас, – бросил Моррис Форбсу и тут же испугался, что задел собеседника, чьи познания и культура так нужны для успокоения томящейся души. Но ведь невыносимо все время держать в голове одно и то же!
Телефон тихо затренькал. Они приближались к развязке на Флоренцию и Рим со скоростью сто тридцать километров в час, не нарушая правил. Дисциплинированный водитель Моррис Дакворт слегка придерживал руль левой рукой, правой прижимая к уху плоскую коробочку дизайна Валентино. В трубке послышалось «Pronto», – уж очень невнятно; похоже, Паола пыталась что-то наспех прожевать.
– Это я, – сообщил Моррис. И уточнил, чего ни разу не делал раньше: – Твой муж.
– А что стряслось-то? У тебя что-нибудь не ладится?
Выдержав секундную паузу, он произнес заботливым тоном:
– Я только хотел узнать, как там Mamma.
– С утра никаких новостей.
– Ты навестишь ее?
– Не вижу смысла, раз там позволяют только смотреть через стекло.
– Да, конечно…
Пока Моррис обгонял по средней полосе парочку медлительных «фиатов», сзади на крейсерской скорости вывернулся «сааб» и заехал за разделительную линию, злобно мигая фарами. Моррис немедленно сбросил газ, чтобы идти вровень с машиной, которую как раз объезжал.
– Значит, ты могла бы сходить на экзамен, cara. Во сколько он у тебя? В два?
«Сааб» засигналил. Моррис легонько прихлопнул тормоз. Как славно, что ум позволяет делать два дела одновременно. Вернее, даже целых три: за кулисами был еще Форбс, которому предстояло усвоить его блестящий проект.
– Mo, per l'amore di Dio! Господи, ну какой экзамен, когда мама при смерти? Как вообще я могу думать о каких-то посторонних вещах?
К посторонним, судя по всему, не относился телевизор, отчетливо слышный на заднем плане. Наверное, один из тех местных каналов, что круглые сутки крутят рекламу с распродажи шубок, дамского белья, снегоходов и ароматов любви.
Гудки за спиной слились в непрерывный вой, а Моррис все забавлялся с педалями тормоза и газа. Наглец-водила, небось, еще и кулаками размахивает от злости. Впереди показались первые знаки поворота.
– Ладно, cara, поступай как знаешь. – Моррис давно понял: трудней всего заставить человека делать то, что необходимо ради его же пользы.
Но Паола неожиданно спросила:
– Ты очень расстроился, Мо? – да так нежно, что Моррис на секунду отвлекся от дороги. – Собравшись с немалым трудом, он выдавил:
– Ты же знаешь, cara, я тебе желаю добра, только и всего.
Разъяренный «сааб» в заднем зеркале только что не лопался от злости. Моррис отпустил тормоз, резко вывернул на среднюю полосу, пристроившись между «фиатом» и большим фургоном, потом ушел на правую, где тащилась вереница скотовозок, и четко вписался в «улитку». На лице Форбса промелькнула болезненная гримаса, но, как показалось Моррису, с оттенком восхищения. Он ведь даже не нарушил правила, не так ли? Просто проучил болвана как следует. И тут Паола доверительно промурлыкала ему в ухо:
– На самом деле, Мо, я просто нюхом чую, что мне сейчас никак нельзя срываться с места. Я бы совсем не хотела, чтоб мамино завещание испарилось загадочным образом, или вдруг оказалось, что она вскочила с постели и все переписала заново. Соображаешь, о чем я? Мне очень не понравилось, как Бобо вчера смотрел на нас.
Вот об этом Моррис не догадался подумать. Он еще сбросил скорость и сосредоточился на знаках. Считал себя самым умным, думал, что видит всех насквозь, а тут какая-то трясогузка повертела хвостом, почирикала, и тут же выясняется, что гениальный Моррис – просто жалкий дилетант. Но ведь невозможно постоянно держать в голове все мерзости, на какие способны эти извращенцы, иначе самому свихнуться недолго. Надо же, заставлять старушку, которая одной ногой в могиле, изменить последнюю волю!
– Я тебе после перезвоню, – сказал он сухо.
Но Паола вовсе не собиралась давать отбой. Она вновь изменила тон, в голосе зазвучала манящая хрипотца:
– Ты сейчас один, Мо?
– Разумеется. А с кем я могу быть?
– М-р-р… – секунда тишины; Форбс вновь откинулся на сиденье с легкой улыбкой на породистом лице.
– Ты бы мог кое-что сделать для меня? – вульгарные нотки так резанули слух, что сконфуженный Моррис поспешил плотней прижать трубку к уху.
– Что?
– Мне так… м-м… Так грустно. Я совсем, совсем одна…
Тут до него дошло окончательно.
– И если кто-нибудь очень-очень попросит, чтоб я сняла штанишки и занялась кое-чем, что ему тоже нравится делать, думаю, мне придется послушаться.
Моррис отчаянно зажмурился, но тут же спохватился и открыл глаза: они как раз выезжали на скоростное шоссе во Флоренцию. По телу заплясали теплые колючие мурашки. Но мерзкий привкус одолевал возбуждение. Стоит расслабиться и потерять бдительность, как Паола превратит его в свою сексуальную игрушку.
– Если малышка Мо остановится на минуточку, он тоже может делать, что я ему скажу. В конце концов, для чего еще телефон в машине?
– У меня назначена встреча с клиентом на пол-одиннадцатого, и я уже опаздываю.
– Ну давай же, Мо, sii dolce!..
– Но я правда не могу, veramente.
– Antipatico! – прошипела она. – Весь кайф мне поломал, засранец. Ну ничего, еще поплатишься. – Неясно было, обещание это или угроза.
– Паола?.. – Моррису сделалось совсем нехорошо. Неужто он боится?
– Dio, ты у меня допрыгаешься. Видит Бог! – Паола швырнула трубку.
Моррис вернул телефон на место и крепко стиснул руль обеими руками. Вот так, извольте радоваться: звонит человек своей жене, с которой они уже полгода как вместе. В который раз предлагает ей подойти к жизни с ответственностью, и что же? Она сперва кивает на умирающую мать, потом плачется на жлоба зятя и наконец предлагает заняться с ней на пару телефонным онанизмом. Тут поневоле расстроишься. – Некоторое время Моррис вел машину в понуром молчании.
Они въехали в оливково-бурую цветовую гамму Апеннин, волнистый пейзаж с маслинами и кипарисами. Лишь оголенные виноградники напоминали ряды корявых, перекрученных распятий на каменистых полях. Моррис старался получить удовольствие от поворотов, которые совершал с предписанной скоростью, сохраняя неизменную дистанцию между колесами и белой линией. Форбс как будто не спешил продолжить беседу, несмотря на всю важность момента, на котором она прервалась. Моррис по достоинству оценил паузу. Форбс – воспитанный, интеллигентный человек, он с пониманием относится к его минутной слабости. Как же прав был Моррис, порвав с компанией молодых бродяжек, отравлявшей ему первые годы в Вероне, уйдя от этих бездарных бывших хиппи и недоделанных художников с их показной общительностью и пустыми разглагольствованиями. Не говоря уже о том, что предводитель коммуны, янки Стэн, видел его вместе с Массиминой на римском вокзале Термини, когда Моррис забирал выкуп. Это просто опасно. Зато мудрость старшего поколения спасительна. Моррис подумал: случись встретиться с Форбсом раньше, когда он только приехал в Италию, или с самого начала водиться не с разными там Стэнами, а с такими, как Форбс, – тогда б не пришлось позапрошлым летом творить безумства. А еще лучше, если бы Форбс приходился ему отцом…