В отличие от котов моряки не любили свиней. Европейские моряки и сегодня стараются в море никогда не произносить слова «свинья», заменяя его выражением «эта штука». Увидеть свинью по дороге к судну в день отплытия – все равно что сразу повеситься! А выражение «свинячий хвост» с давних пор было самым оскорбительным в рыбацкой среде.
Среди западноевропейских моряков всегда считалось удачей поймать рыбу морской ангел. Хоть она и несъедобна, но полагалось, что она приносит удачу рыбакам. Морского ангела привязывали к судну и таскали за собой на буксире, пока тот не разваливался на куски. Лондонская «Таймс» от 5 августа 1949 года, к примеру, сообщала о траулере «Ямайка», который пришел в порт Флитвуд с морским ангелом за кормой и небывало большим уловом.
Немало поверий и суеверий оставили после себя и русские мореходы. Перво-наперво на Руси строжайше запрещалось выходить в море без нательного креста, а также без пучка травы Петров крест, которую также повязывали на шею. Считалось, что отсутствие креста привлекало как водяных, так и топлянок-русалок. Сами водяные жили как в реках и озерах, так и в морях. В последнем случае они получали титул царя морского. Настоящим раем для водяных во все времена считалось Ладожское озеро. Поэтому на Ладоге мореходам всегда следовало быть особенно осторожными. На Ладожском озере водяным было и просторно, и привольно. Однако и там имелось два места, которые водяные стремились избегать, – это отмели вокруг святых Коневецкого и Валаамского островов.
Особое отношение у русских мореходов было и к водяному, жившему в Черном море. Тот в отличие от всех остальных именовался почтительно царем Черномором. Помимо всех прочих морей в Черном море жили еще и некие страшные «египетские фараоны», которые находились с Черномором в большой вражде, что, впрочем, нисколько не мешало и тем и другим пакостить мореплавателям.
По своему внешнему виду водяные походили на утопленников, так как имели раздутые животы. Волосы и борода у них были в тине и водорослях, между пальцами перепонки, а тело – в шерсти или в чешуе. Водяные могли превращаться, в случае надобности, в разных рыб.
Нрав у водяных был самый скверный. Больше всего на свете любили они топить корабли и людей, рвать рыбацкие сети и поднимать шторма. Понравившихся людей водяные всегда утаскивали к себе на дно. Особую слабость при этом водяные имели к тем, у кого не было нательного креста, к певцам и музыкантам. Вообще, судя по всему, они были большими ценителями пения и музыки. Вспомним в этой связи хотя бы былины о купце Садко. В свободное от дел время водяные любили напиваться до бесчувствия, буянить, горланить песни, кататься верхом на прожорах (акулах) по морю и на сомах – по рекам. Водяные, как правило, не жили в одиночку, а имели при себе целые семейства: водяниц-русалок-топлянок (из утопленниц) и детенышей (из утонувших некрещеных детей). Те утопленники, которых впоследствии не находили, считались взятыми на службу к водяному. Мужчины становились его работниками, а женщины – работницами или женами. В жены отбирались самые молодые и красивые.
Однако при всем его пакостном характере договориться с водяным все же было вполне возможно. Для этого надо было лишь соблюдать определенные правила отношений с ним, знать его привычки и слабые места. Чтобы водяные не пакостили, им регулярно приносили всевозможные подношения. Уважающие водяных мореходы новгородские, например, всегда бросали в воду щепоть табаку, говоря при этом: «На тебе, водяной, табаку, а мне дай удачи!»
Мореходы Белого моря относились к водяным несколько ласковее, слова при подношении подарка у них были такие: «Вот тебе, дедушка, гостинцу на новоселье! Люби и жалуй нашу семью!»
Подносить подарки следовало ровно в полночь, когда у водяных было время бодрствования и они могли по достоинству оценить уважительное отношение к своей особе. Помимо подарков мореплаватели часто подкуривали снасть или один из корабельных концов богородской травкой – это морским царям тоже почему-то нравилось. Иногда водяным пели песни о тяжелой моряцкой доле и о могуществе морского царя, что тоже принималось ими весьма благосклонно.
Мельники (на реке) и рыбаки (на море), случалось, заключали с водяными и особый договор, который несведущие считали сродни продаже души черту. Для удачного лова рыбаки должны были в обязательном порядке перед отплытием выкрикивать особый «рыбий» заговор: «Пойду я на широко море (или на быстру реку), на нем (ней) есть рыбки потрепущи, испустили мы невод как шелков пожок, в этот невод, в каждый поводок скакало бы рыбы, как чины!»
Наживляя на крючки наживку или закидывая в море сеть, следовало тоже сказать заговор, который гарантировал хороший улов: «Рыба свежа, наживка сальна, клюнь да подерни, ко дну потяни!»
У поморов для промысла морского зверя заговор был несколько иным. В нем пожелания высказывались более конкретно: «Пойду я на сине море, на сине море, на волнистое. На синем море есть морские звери; чтобы они к нам приближались, погодушки бы не боялись, были бы они не чутки, не видки, нас бы не боялись, духу бы нашего не слышали и дымного тоже!»
Первая часть улова всегда предназначалась для морского царя – водяного. Первых пойманных рыб в обязательном порядке выбрасывали обратно в воду. Жадных людей водяные не любили и всегда им мстили.
Но и это не все! Идя на рыбную ловлю, ни в коем случае нельзя было говорить о том, куда ты идешь, так как водяные очень уважали тех, кто умел хранить тайну, и, наоборот, не переносили болтунов.
В стародавние времена во время особенно гибельных штормов моряки порой бросали жребий, и тот, на кого он выпадал, прыгал за борт в бушующее море. Позднее этот весьма жестокий обычай на Руси заменили на более мягкий и оригинальный. Как оказалось, все водяные испытывают почему-то особую слабость к лысым. Поэтому теперь во время штормов первым делом быстро пересчитывали количество лысых на борту судна, затем наносили соответствующее количество зарубок на палку, после чего палку с зарубками выбрасывали в море. Обычно этого оказывалось вполне достаточно, чтобы умилостивить разгневанного морского царя. Поэтому лысые на протяжении многих веков считались у русских мореходов самыми почитаемыми людьми. Хозяева при наборе команды всегда обращали на отсутствие волос большое внимание, ибо чем больше лысых было на судне, тем проще было подлизаться к морскому царю. Весьма хорошо относились водяные и к тем мореплавателям, которые, возвратившись на берег, проводили первую ночь в беспробудном пьянстве. Считалось, что таким образом они роднились душами с водяными и те будут относиться к пьяницам как к родным, оберегая их от всех напастей. Именно поэтому побратавшиеся таким образом с морскими царями моряки не без гордости за свое новое родство говорили: «Пьяному море по колено!»
Если водяной бывал доволен подарками и уважительным отношением к себе, он мог уберечь от бури, указать короткий путь и помочь с хорошим уловом.
Мореплаватели вспоминали для заступничества и христианских святых. Так, для предотвращения бури молились святому Николаю Чудотворцу, а для удачной рыбной ловли – апостолу Петру. Первый, как известно, сам много плавал по Средиземному морю, а второй в молодости был рыбаком. Однако обращение «напрямую» к морскому царю во все времена было все же предпочтительнее и считалось наиболее эффективным.
В британском флоте трепетное отношение к родовым талисманам сохранилось до нашего времени. Контр-адмирал в отставке Н. Соболев, бывший в годы Второй мировой войны представителем советского ВМФ на английском флоте и ходивший в боевые походы на линкоре «Рэмиллис», так описывает поведение командира этого линкора Мидлтона:
«Кэптен Мидлтон был в таком же снаряжении, как и я, но, кроме того, он опоясал себя талисманом: цветным узорчатым травяным передником, свисавшим до колен. Хозяин столь экзотического одеяния и все окружавшие его люди относились к талисману весьма серьезно. Он был сделан из толстой длинной травы, похожей на камыш, и ярко раскрашен красками почти всех цветов. Этот передник, как поведал мне Мидлтон, перешел к нему через его отца от деда, тоже в прошлом военных моряков. В боевых условиях капитан надевал передник и не снимал его до тех пор, пока корабль не выходил из опасного состояния. В походе талисман лежал свернутым в длинном деревянном ящике, подвешенном на крючках к потолку ходового мостика над компасом. После возвращения корабля в базу ящик с передником возвращался в салон командира, где хранился на видном и почетном месте».