— Мэг, — мягко перебила я, — Ты – моя самая лучшая подруга в мире, и ты это знаешь. Я ничего не хочу скрывать от тебя. Мне просто приснился странный сон… Странные сны. Не беспокойся, — я ободряюще улыбнулась.
— Ох, Амели, это и заставляет меня волноваться! Если что, всегда проси помощи. Я обязательно помогу тебе.
— Хорошо, обязательно попрошу, если она понадобится, — украдкой, я перевела взгляд на балетмейстера, которая смотрела в нашу сторону, — А-А теперь, давай поторопимся. Твоя мама очень строгая.
— В этом и заключается успех балерин в этой Опере, — хихикнула кареглазая, отойдя от меня и начав переодеваться.
— “Суровая жизнь делает суровых людей…”
Чуть позже, я переоделась в чистую одежду. Это было тёмно-серое платье с рукавами «чашечками», закрывающие руки, с боку которых были видны золотые пуговицы, тёмным ремешком на талии, жабо¹ из белых кружев с маленьким золотым медальоном на воротнике. Длина, судя по меркам этого времени, соответствующая. На ногах же у меня были тёмные туфли с небольшим каблуком и белые чулки. Не забываем про корсеты и панталоны! Без них вообще не принято ходить… А жалко. Губят себя женщины, губят. После, я пошла на завтрак, а оттуда, уже, и на своё рабочее место. Что удивительно, то это то, что я пришла раньше мсье Лео и Сиона. Ну, спасибо за это мадам Жири. Уже четвёртый день подряд она будит всех, заставляя без промедления вставать, собираться и идти скакать на сцене. Как только я подошла к тому стулу, где я вчера сидела и оставила свой фартук, я заметила запечатанный конверт. Меня словно молнией шандарахнуло.
— “Печать Призрака Оперы!?” — глядя на красную печать в форме черепа прокричала я про себя.
Я решилась прочитать письмо. Дрожащими пальцами я вскрыла конверт и, присев на деревянный стульчик и вылупив свои глаза на листок бумаги, начала читать текст:
“Дорогая мадемуазель Амели.
Прошу простить меня за беспокойство и за то, что отнимаю у Вас Ваше драгоценное время. Я хотел бы лично поговорить с Вами о Вашем вчерашнем представлении, которое Вы устроили для меня и позволили в нём принять участие.
Я буду ждать Вас в полночь, в своей ложе №5 первого яруса.
Пожалуйста, не опаздывайте.
С уважением, Ваш П.О.”
— Простите… Что? Что это всё значит? — меня настигла яростная паника.
— “П.О.? П.О.! Блин, П.О.!! Откуда ты-то взялся на мою голову? А-а-а! Это моя кара за свои желания!”
С невидимыми слезами на глазах, я опустила голову.
— Значит, это он играл на скрипке, пока я пела, — бормотала я себе под нос, прикрыв свободной ладонью своё лицо, уперевшись рукой с письмом в бок, — Ложа №5, значит…
Я чувствовала стыд. Абсолютно чистый стыд. Я стесняюсь петь перед публикой и даже одним человеком. И это мне в новинку, что я даже не знаю, что делать. Взрослая девка, а веду себя, как ребёнок какой-то.
Где-то вдали я услышала шаги. Определённо, сюда шли два человека. Я не могла расслышать про что они говорили, но в их речах было разочарование. Одев на себя грязноватый фартук, я сунула в письмо в конверт, а потом положила в карман фартука. И быстро села на стул, сложив руки на коленях, изображая ожидание.
— Амели? — ошарашенно спросил Сион, подходя ко мне.
— Ох-ох, неужели, наша Амели впервые пришла раньше обычного? — посмеиваясь, проговорил мужчина, встав напротив меня. — Ты всегда была такой медленной.
Увидев моё негодование на лице, учитель поспешил добавить:
— Я очень рад, что ты, наконец-то, повзрослела, Амели.
— “Ну, это я уже точно поняла”.
Я просто с натянутой улыбкой сидела и наблюдала за этими двумя, при этом, черкая карандашом в захваченном мною альбоме из тумбы. Некоторую тишину решил нарушить мсье Лео, обратившись ко мне со странной новостью. Премьеру «Ганнибала» решили отложить на следующий день, так как публика была шокирована одной новостью. «Ля Эпок» уже успел разместить своих репортёров по всему Парижу. Именно эту французскую газету я и попросила у Лео, которую он мне вручил, доставая из огромного кармана пыльного фартука на себе.
“Знаменитая примадонна, Карлотта Джудичелли, была вышвырнута из Оперы-Популер! На Ла Карлотту свалился задник-шалун! Какой раз он падает на рыжую итальянку? Бедняжка, уже третий год подряд предмет сцены падает на неё. Новые импресарио не смогли убедить мадемуазель Джудичелли остаться в театре. А «Ганнибал» решили перенести на следующий день! Интересно, вернётся ли синьора на сцену? И кто сможет заменить и стать дублёршей Ла Карлотты? Увы, мы не знаем этого. Но, поговаривают, вместо Ла Карлотты будет какая-то танцовщица. А разве у танцовщиц есть голос? Многие думали, что они только могут кружиться, да ноги повыше задирать”.
— И что же напечатали наши прекрасные редакторы из «Ля Эпок», Амели? — спросил у меня парень, подойдя поближе.
— Про Оперу. «Танцовщицы только могут кружиться, да ноги повыше задирать», — недовольно с пищящим голосом процитировала я последнюю строчку статьи, свободной ладонью жестикулируя подобие рта.
— Как будто им больше не о чём писать. Те ещё дураки. Кто этот «Эпок» вообще читает? — с усмешкой, с таким же раздражением, произнёс Сион, скрестив руки на груди.
— Если ты не в курсе, то все круги высшего общества танцуют под любые записи этого мусора, веря в абсурдную фальш. С первых строк и так ясно понятно, что эта чёртова газета преувеличивает действительное, а те, кто отвечает за текст, драматизируют. Это так…
— Та-а-ак?
— Ужасно… — недовольно тише ответила я, скомкав бумагу в пух и прах.
— Эй, а вас ничего не смущает, господа критики? — наконец решил вмешаться мсье Лео, кинув на нас неодобрительный взгляд.
С грустным вздохом, мы взялись за свои обязанности. Сион склеивал куски картона, пришивал ткани, вырезал определённых размеров и форм тот же картон… Причём, делал он всё это так сосредоточенно, словно и не слышал никого и ничего. Видно, Сиону нравится его работа. Я же сложила краски подле себя, сев на пол, и, когда мой друг подавал мне куски картона, я раскрашивала их разными цветами. Это новые атрибуты для последующих постановок, о которых, перед своим уходом, нам сказал учитель. Каждый из нас думал о своём.
***
12:10.
Так мы и провозились до долгожданного обеда. Мой живот требовательно заурчал, предупреждая меня о необходимости положить себе в рот ложку какой-нибудь еды. Нас позвали в столовую. Я любила обеденное время, ибо это был тот промежуток времени, за которым ты можешь отдохнуть и набраться сил. Не могу сказать, что я была трудоголиком. Это смотря какую профессию выбирать. Мой данный статус – второй помощник художника-декоратора – меня вполне устраивает. Я большего и не требую. Вот и сейчас, я жадно уплетаю тарелку свежего супа с вкусной булочкой без начинки. Закончив с трапезой, я встала со стула, взяла опустошённую посуду и двинулась к стойке, откуда и уносили грязные приборы. Сион уже ждал меня, ведь наелся чашкой чая и пару круассанов. Но, двигаясь к нему, я заметила странный огонёк в его глазах. Он смотрел на меня как-то… Зловеще и испуганно? Приблизившись к юноше, тот резко встал, взял за руки и поволок из тёплого помещения.
— Что это ещё за «представление»? О чём это? Говори немедленно! — стальным голосом произнёс напарник, когда отвёл меня за угол, да и себя тоже, подальше от посторонних глаз.
Сион повертел перед моим носом тот самый конверт, только уже раскрытый. Гадёныш, успел же почитать его. А как, собственно, очутилось это письмо в его руках? Неужели, у меня в фартуке ненадёжные карманы и дырки? Ладно, разберёмся с этим позже. Я быстро опомнилась и схватилась за бумагой мёртвой хваткой. Но брюнет не особо горел желанием поддаться мне. Я глубоко вздохнула, смягчив свой рассерженный взгляд. Мне пришлось рассказывать всё. Рассказать, что ночью я пела на сцене, окутанной тьмой; услышала звук скрипки, но продолжала петь; а на следующий день заметила письмо от него. Мозг Сиона, почему-то, действовал слишком медленно, ибо до него только спустя 2 минуты дошло.