— Я, собственно говоря, не буду вас больше задерживать; я, пожалуй, позову вас чуть позже… — ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил Пустов, — и не занятые чаепитием Шинкар и Кошмар вдруг исчезли из кабинета, будто и не было их здесь — лишь тихонько скрипнула дверь. Затем Акакий Мокеевич обратил свой ласковый взгляд на Зарему Поддых-Заде, чуть было замешкавшуюся; юная критикесса просияла и села на стульчик возле двери.
— Ну-с, расскажите-ка нам про новый шедевр! — мягко изрек Пустов в пространство; взоры присутствующих немедленно обратились на Шкалика, тут же поперхнувшегося чайком и визгливо закашлявшегося.
— Думал нас вокруг пальца обвести, гнида! — оживился Тайманский, не любивший эвфемизмов.
«Ну что вы, право!» — укоризненно прошептал ему Шавккель.
— Это… что… Я, в общем, не понимаю… — запричитал Шкалик, проливая чай себе на штанишки.
— А понимать здесь особо и нечего, — вновь заговорил Пустов. — Вы, выступив от лица Бесноватого с неофициальным предложением, обещали нам некоторые услуги… Теперь же выясняется, что оперу пишет далеко не самый блестящий московский композитор — для которого, заметьте, нашлись и ячейка в штатном расписании N-ской оперы, и квартира в N-ске, причем в старом фонде…
— Это о ком же речь? — спросил Шавккель.
— Да Борька Мусоргский, бездарь! — сообщил Тайманский, икнув.
— …Сам же Моисей Геронтович тем временем пишет вдохновенные стишки для либретто! — закончил Пустов.
— Неправда! — отчаянно взвизгнул Шкалик.
В ответ на это Пустов поднял трубку местного телефона и сказал туда несколько слов. Не успел он положить трубку, как в кабинете уже возник композитор Кошмар (родной брат дирижера Кошмара) и, положив на стол Пустова тоненькую папочку, немедленно исчез. «Кошмар донес, иуда!» — мелькнуло в голове у сразу как-то затосковавшего Шкалика. Акакий Мокеевич тем временем неторопливо извлек из папочки на свет Божий несколько мятых тетрадных листков, исписанных крупным ребяческим почерком, и расправив их у себя на столе, принялся читать с выражением, иногда слегка заикаясь:
— Что, читать дальше? — ласково спросил он.
— Я же не знал, что музыку будет сочинять Мусоргский! — запищал Шкалик, ухватившись за спасительную соломинку. — Я думал, что для коллег стараюсь…
— Незнание не избавляет от ответственности! — грозно брякнул Тайманский.
— То есть, что значит: «не знал», голубчик? — поинтересовался Пустов. — Вы обещали! Мы отдали этому… — благодетелю вашему — фестиваль «Темнота»; мы сделали его почетным председателем фонда «N-ские друзья могучей кучки»… Мы, наконец, позаботились о том, чтобы максимально избавить кое-кого от нежелательных выступлений в прессе различных несознательных э-э-э… критиков, так сказать — что, кстати, в своих стишатах вы восславили, как его победу!..
На время возникло молчание: все ожидали решающего слова Акакия Мокеевича — и оно не заставило себя долго ждать.