Первым от шока опомнился Драчулос.
— Эй, ты кто вообще такой?! — недовольно спросил он странного незнакомца.
— Я — Призрак оперы! — с глубоким достоинством ответил тот.
— Ха! Видали его: призрак! — неприязненно хохотнул Драчулос. — Если призрак, то и вали к себе на кладбище, или еще там куда… А у нас здесь нехера тебе делать, морда жидовская!
Последние слова Драчулоса в точности произвели ожидаемый им эффект, а именно: крепкие парни в кожанках, все это время скучавшие у дверей, быстро приблизились к Призраку. Славянские лица их, не оскверненные ни малейшим намеком на интеллект, ничего хорошего не предвещали.
— В том-то и беда, что сегодня я уйду!.. — грустно усмехнулся Призрак. — …А вам-то и уходить некуда… — последние слова незнакомца прозвучали уже не совсем ясно: воздух вновь заколыхался каким-то маревом, и видение исчезло так же внезапно, как и появилось.
И опять Стакакки оказался на высоте: спустя какое-то время он первым нарушил молчание:
— Ну, что скажете — как установочка? Любое привидение, на заказ! Специально для «Пиковой» придумали; сцена в казарме со старухой, а!? Я хочу новую постановку сделать; Михалков и Соловьев мне ассистировать обещали!..
— …Вот это да!.. Видал, блин, примочку?! …Это ж такие штуки теперь на сцене откалывать можно!.. — зашуршали тут и там, расправляясь от смятения, голоса солистов.
— …А сама мандула, машинка для эффектов, не больше портфеля!.. — горланил Драчулос, сам еще до конца не опомнившись. — …Мужики из оборонки сделали, я с нашим N-ским ракетным «почтовым ящиком» договорился!.. Нам еще и не такого теперь для театра понаделают; они теперь наши шефы будут — а мы для них только один спектакль в сезоне отдать должны!..
— Молодец, Стакакки!.. Что значит — сам актер!.. — слышались возгласы; голосование бойко пошло своим чередом.
— Что это за фигня была? — придвинувшись, вполголоса спросил Залупилов.
— Да я почем знаю?! Херня какая-то! — негромко ответил Стакакки. — Пошли; пора ковать железо.
— Товарищи, нам надо идти сейчас; увидимся завтра. Сегодня оркестровую и сценическую я отменяю — вы и так славно поработали!.. Лапоть, ты закончил с протоколами? Давай их сюда!
Нервно посмеиваясь, Драчулос и Залупилов быстро шли по коридору под сценой. Был поздний вечер; под предлогом большой технической репетиции для телевидения и пробы сценических механизмов хор и оркестр были отпущены домой; однако силовой кабель, питавший электричеством все театральные системы, как назло, оказался сегодня почему-то перебит — и работники технических служб тоже разбрелись по домам.
«Нет, ему теперь трудновато дернуться будет!», «У самого рыло в пуху; а у нас — сила!» — всячески подбадривая друг друга, стареющий тенор и бывший тромбонист вышли к огромным воротам с тыльной части театра, служившим для загрузки декораций. «Давай!.. Здесь вот, нажми-ка!..» — кряхтя и отдуваясь, они сняли запорную перекладину с ворот; одна из створок с протяжным скрипом отворилась. Выглянув наружу, Стакакки замахал кому-то рукой, и стоявший неподалеку автобус тоже, в свою очередь, открыл двери. Человек двадцать-тридцать здоровых молодых ребят в черных куртках и с повязками на рукавах, вооруженных мощными дубинками, проследовали к воротам театра.
— Русский театр надо вернуть русским! Долой позор нации с подмостков!.. Ни одна жидовская морда, ни одна чурка черномазая не должны уйти невредимыми! — заявил Драчулос бригадиру; Стакакки едва доставал своей начавшей исподтишка лысеть макушкой тому до плеча. Здоровяк, ухмыльнувшись, успокаивающим жестом положил на плечо тенора тяжеленную ладонь.