– Кто? Габриэль?
– Нет, нет, призрак.
– Да, он был во фраке, – подтвердила Жамме. – Габриэль сам рассказал мне. Он был в кабинете режиссера. Вдруг дверь открылась и вошел перс. Вы знаете, у перса дурной глаз…
– О да! – воскликнули все вместе маленькие танцовщицы.
– И вы знаете, как суеверен Габриэль, – продолжала Жамме. – Он вежлив, но, увидев перса, он обычно сует руку в карман и прикасается к ключам. Но на этот раз при виде перса он вскочил с кресла и подбежал к замку на двери стенного шкафа, чтобы скорее прикоснуться к металлу. Затем схватил свое пальто, висевшее на гвозде, но разорвал его. Габриэль так спешил покинуть кабинет режиссера, что ударился о вешалку и посадил себе большой фонарь на лбу. Он оцарапал руку о подставку для дот. Попытался опереться на фортепьяно, но не следил за тем, что делает, и крышка инструмента сильно ударила его по пальцам. Наконец Габриэль как сумасшедший выскочил из кабинета, однако споткнулся на ступеньках и упал. Мы с мамой как раз проходили мимо и поспешили помочь ему подняться. Мы страшно испугались, увидев, как он выглядел: весь в синяках, на лице кровь. Но он улыбнулся нам и произнес: «Слава Богу, я легко отделался!» Мы спросили, что случилось, и Габриэль сказал нам, почему он испугался: оказывается, за спиной перса он увидел привидение с головой мертвеца, как его описывал Жозеф Бюке.
Жамме говорила так быстро, будто привидение гналось за ней. Девушки встретили ее рассказ испуганным шепотом, но затем замолчали. Ла Сорелли лихорадочно полировала ногти на руках.
– Жозеф Бюке должен помалкивать, – наконец вполголоса сказала Мег Жири.
– Почему же? – спросил кто-то.
– Так думает моя мама, – ответила Мег, еще больше понижая голос и оглядываясь, как бы боясь, что ее услышит некто, кого она не видит.
– А почему твоя мать думает так?
– Тише! Мама говорит, что призрак не любит, когда его беспокоят.
– А почему?
– Почему.., почему.. Потому что… Да нет, ничего. Эта сдержанность лишь возбудила любопытство балерин. Они окружили Мег и просили ее объясниться. Наклонившись вперед в единой мольбе, они заражали друг друга страхом и получали от этого пронзительное, леденящее душу удовольствие.
– Я поклялась не рассказывать! – прошептала Мег. Но они продолжали настаивать и так убедительно обещали сохранить все в тайне, что Мег, которая умирала от нетерпения рассказать все, что знала, бросив взгляд в сторону двери, начала:
– Хорошо… Это из-за ложи…
– Какой ложи?
– Ложи призрака здесь, в Опере.
– У призрака есть ложа? – От известия, что у призрака есть собственная ложа в театре, у балерин захватило дух. – О, расскажи нам. Расскажи об этом! – наперебой заговорили девушки.
– Тише! – приказала Мег снова. – Это пятая ложа. Ложа, следующая после директорской в первом левом ярусе.
– Неужели?
– Да. Ведь моя мать – билетерша обслуживает эту ложу. Но поклянитесь, что не скажете никому!
– Конечно!
– Это действительно ложа привидения. Никто не был в ней уже больше месяца – никто, кроме призрака. А другим администрация говорит, что ложу никогда не будут сдавать.
– И призрак приходит туда?
– Да, – твердо сказала Мег. – Призрак приходит в ложу, но его никто не видят.
Танцовщицы недоуменно посмотрели друг на друга: как же так, ведь призрак одет в черный фрак и у него голова мертвеца!
Они сказали об этом Мег, но та настаивала на своем:
– Нет, его нельзя увидеть! У него нет ни черного фрака, ни головы. Все это ерунда. У него нет ничего… Когда он в ложе, его только можно слышать. Моя мать никогда не видела его, но она слышала. Она-то знает, потому что всегда дает ему программку!
Ла Сорелли почувствовала, что настало время вмешаться:
– Мег, ты действительно ждешь, что мы поверим в эту глупую историю?
Мег залилась слезами:
– Я должна была держать язык за зубами. Пели мама узнает… Но Жозеф Бюке напрасно сует свой нос не в свое дело. Это принесет ему несчастье. Так мама сказала вчера вечером.
В этот момент балерины услышали тяжелые, быстрые шаги в коридоре и задыхающийся голос прокричал:
– Сесиль! Сесиль! Ты там?
– Это моя мама! – воскликнула маленькая Жамме. – Что могло случиться?
Она открыла дверь. Представительная дама, похожая на померанского гренадера, ворвалась в артистическую и со стоном опустилась в кресло. Ее глаза дико вращались, лицо приобрело кирпичный оттенок.
– Какое несчастье! – прошептала она. – Какое несчастье!
– Что, что?
– Жозеф Бюке. Он…
– Ну, что?
– Он мертв!
Комната наполнилась восклицаниями, протестами и просьбами объяснить, что произошло.