В "тамбуре" Кирилл прошел радиационный контроль, затем на контрольно-пропускном пункте сдал дробовик и патроны, после чего его пропустили вниз, на станцию.
- Как дела наверху, Рамэ-сама? - спросил знакомый боец. - Лодки в море скоро выйдут?
- Холодно. Собаки, - коротко ответил Кирилл и добавил: - а если тайфун принесет сильные осадки с фоном - к докам подойти будет нельзя некоторое время. Так что свежая рыба появится нескоро.
- Может, хоть акусицунэ передохли за зиму...
- Не надейся. Скорее уж мы перемрем, чем они.
- Вы пессимист, Рамэ-сама...
- Реалист.
"Акусицунэ", или злобные псы, как японцы окрестили собак-мутантов, и правда чрезвычайно живучие и выносливые твари. Когда уходит сменившая прохладное лето холодная ядерная осень, остается только догадываться, как животные умудряются пережить четыре-пять зимних месяцев. Сам Кирилл полагал, что дело в океане: птица ловит рыбу, проворные хищники ловят птицу, крупные хищники ловят хищников помельче. Однако крупные травоядные животные в северной части Японии вымерли еще в первую ядерную зиму. Впрочем, в юго-восточных областях "дракона" все обстояло не так плачевно: там субтропики сменились холодным умеренным климатом, потому многие виды сумели пережить и радиоактивное загрязнение, и похолодание, а некоторые одомашненные животные - также и вымирание своих хозяев-людей.
Внизу, на станции, царит полумрак. Точнее, для Кирилла это полумрак, потому что он часто бывает наверху. Около половины населения токийского метро либо после "судного дня" так больше никогда и не поднялись наверх, либо вообще родились под землей. Для людей, которые никогда не видели солнца, недостаточное освещение - норма, а нечастый солнечный день на поверхности, окажись они там - смертоносен.
Идущие навстречу вежливо здороваются с Кириллом, даже совершенно незнакомые люди: его знают все. Не в лицо - по габаритам. Здесь Кирилла называют "Рамэ Кьоджин" - "Хромой великан". Сам себя он великаном не считал никогда. Ростом природа не обидела, силой тоже, мышцу чутка накачал в молодости - но великан? Нет, просто высокий человек спортивного телосложения. Однако японцы в массе своей народ довольно субтильный, потому на их фоне Кирилл выделяется как ростом, так и грубой физической силой. Здоровяки среди японцев - явление нечастое, а судный день и последующие "смутные годы" пережили из них немногие. А "гайдзинов", как они называют иностранцев, в подземке изначально было мало, и из мужчин смутные годы не пережил почти никто. Так что если навстречу идет хромой широкоплечий не-японец большого роста - это Рамэ Кьоджин, и к гадалке не ходи.
Кирилл прошел в сектор, где квартировала служба безопасности западного метрополитена и располагались все сопутствующие склады и помещения. Когда-то это был целый универмаг Кейо, а всего на станции Синдзюку располагалось универмагов, торговых центров и супермаркетов аж целых девять, побольше, чем в родном городе Кирилла. Но это не так впечатляет, как осознание, что за день через нее проходило больше народу, чем все население Минска, а за три - больше, чем жило в Белоруссии до судного дня.
А теперь на станции Синдзюку проживает почти пятьдесят тысяч человек, да еще и производится продовольствие в количестве, достаточном для сбалансированного питания семидесяти пяти тысяч человек. Практически центр всей токийской подземки, да и мира тоже: ведь для обычного жителя метрополитен Токио - по сути и есть весь мир. За его пределами - разруха, опустошение и смерть.
В первые годы Токио еще поддерживал радиосвязь с остальным миром по ту сторону Японского моря, вести по цепочке доходили даже из Бразилии и Австралии. Но время шло, цепочки рвались, невидимые собеседники в Китае, Сингапуре, Сибири или просто сидящие на подлодках посреди океана умолкали, чтобы больше уже никогда не дать о себе знать. Есть ли жизнь за пределами Японии? Кирилл хотел надеяться, что Ансельмо из Бразилии жив и здоров, что Олаф из Норвегии замолчал потому, что прервалась связь со связующим звеном, российской подлодкой в Арктике, а не потому, что умер.
Хотел, но не мог. Когда природа лепила его характер - оптимизм зажала, отмерив двойную порцию реализма.
У входа кивком поздоровался с охранником в традиционном боевом облачении. Музейный экспонат эпохи Нобунага как напоминание жителям метро о древних культурных традициях, как средство поднять дух. На японцев действует, на Кирилла - нет. Он реалист.
В комнату дежурного офицера прошел, здороваясь со знакомыми, у двери вынул из-за пояса катану и вручил караульному, который положил оружие на специальную полку. Древняя самурайская традиция: входя в дом, отдавать меч слуге.
Капитан Онода оторвал взгляд от отчета.
- Коничива, Кувалда-сан. Как дела вокруг Ниси-васеда?
Кирилл машинально поклонился: самурайские привычки давно уже в подкорку въелись, он перенял у своих нынешних коллег все традиции и обычаи, кроме японского образа мышления.
- Лучше, чем были, Онода-сама.
- Так это правда был... крокодил?
- Кайман, - уточнил Кирилл.
- Уму непостижимо, как эта тварь умудрилась приспособиться и выжить в наших-то условиях...
Кирилл пожал плечами:
- Южноамериканский широкомордый кайман встречается почти до самого южного конца материка. То есть, в теории, он мог бы акклиматизироваться и к нашему климату. Плюс, широкомордые кайманы не возражают против солоноватой воды, а перепады температуры океанских вод слабее, чем климат на суше. Ну и наконец - это был мутант, потому как размеры - четыре метра с лишком, да и выглядел как-то не очень обычно. Они такими не вырастают. Меня в этой ситуации больше заботит вопрос, какого черта кайман забыл на Ниси-васеда. Там до ближайшей большой воды - многие километры наяривать. Либо искал малые водоемы и переползал из одного в другой, либо вообще... сухопутный мутант.
Капитан потер подбородок.
- И как вы его убили?
- Так застрелил же. Из ружья да в голову. Выследить было и то труднее.
- Хм. Выживший рабочий утверждал, что попал в чудовище несколько раз из карабина...
- На нем пулевых ран, кроме моей, не было. Либо рабочий на самом деле не попал, либо это был другой кайман. Сбежавшие из зоопарка, надо полагать, расплодились. В общем, когда профессор Итоми с ним закончит - будем точнее знать, с чем дело имеем. А пока... - Кирилл неопределенно пожал плечами.
- Понятно. Что с "отщепенцами"?
Этим словом - "юрагиримоно" - называли поголовно всех, отказавшихся принять "Закон восьми правил", или, точнее, четвертое правило, полностью запрещавшее использование огнестрельного оружия по человеческим целям. Однако часть обитателей подземки отказалась возвращаться к древним традициям: ствол в разборках круче меча. Потому на "собрании сегунов" в правило внесли поправку, разрешив стрелять в вооруженных стволами "отщепенцев", а легальным пользователям огнестрельного оружия было предписано носить специальную головную повязку - "качюша сохеки". Однако далеко не все "отщепенцы", по мнению Кирилла, заслуживали незамедлительного огня на поражение. К тому же, после "смутных лет", унесших две трети первоначального населения подземки, стрелять стало особо нечем, тем более что в Токио оружия у населения и так было мало из-за "драконовских" законодательных ограничений. Если даже позволить подержать свое охотничье ружье постороннему человеку - уже преступление, то что тут еще сказать?