Аддамс бросил взгляд на часы. События должны достичь кульминационной точки за несколько минут до приезда врача…
Чарльза немного знобило и он подвинулся ближе к огню, почувствовав, как внутри растет напряжение. Мышцы живота свело и скрутило тугим узлом. Руки конвульсивно сжали подлокотники кресла, внутри у него все дрожало.
Уже скоро, очень скоро, Аддамс огляделся вокруг, стараясь, чтобы не было заметно, что он чего-то ждет. Где, черт возьми, Вэллас? Он уже давно должен появиться. Внезапное предположение, что Вэллас опоздает, привело его в остервенение.
«Милостивый Боже, — взмолился он, — я должен сделать хоть что-то, иначе все погибло», — и двинулся к двери. Свет от камина слабел. Темнота окутывала комнату плотной густой завесой. Холодные, ледяные пальцы, казалось, тянулись к нему отовсюду. Аддамс прищурил глаза, чтобы видеть во внезапно наступающей темноте. В комнате появились какие-то звуки. Они нарастали от тихого, беззвучного шепота до мрачного, жалобного стона.
«Это ветер», — говорил он себе и не мог понять, как они это устроили. Звук был сверхъестественный, отчего кровь стыла в жилах.
Наблюдая за Розали, Чарльз слышал сквозь этот звук голос. Низкий, бормочущий, далекий, похожий на голос Вэлласа или отца. Он видел, что Розали тоже слышит его. Она подняла голову, склонила ее набок.
Да, подумал Аддамс злобно, — вот она, оборотная сторона ее суеверий, каких никогда не видела раньше.
Ясно, что Мирстоун решился на хорошую работу. Шепот ветра и жалобное бормотание не прекращались. Чарльз слышал бессвязную речь, среди которой выделялось его имя, очень тихо, но довольно ясно. И хотя он знал, что все это — манипуляции тех двоих, волосы у него на затылке поднялись от ужаса и звенело в ушах. Обернувшись, он посмотрел на темную фигуру Розали.
Голова ее наклонилась вперед, губы раздвинулись, глаза блестели. Она боялась, она напугана, потому что в глубине души все боятся того, что…
Мысли Чарльза прервал вопль сестры. Возле открытой двери, рядом с лестницей, колеблясь в темноте, висело отвратительное, страшное привидение; скелет улыбался из мрака мерзкой улыбкой.
Аддамс с трудом сдержал дрожь в теле. Он увидел, как Розали закрыла лицо руками и откинулась назад в кресле.
Какая-то часть его сознания говорила ему, что скелет — это только маска, которую Мирстоун привез из города, она закрывает лицо Вэлласа, а тело его скрыто за черной портьерой. Прядь жидких гладких волос свисала с черепа; все привидение сияло, и сияние это было страшно.
Итак, Мирстоун и Вэллас не разочаровали его. Они появились ко времени.
Страх немного улегся, но слабая дрожь еще оставалась. Чарльз стоял спокойно и тихо, наблюдая, как вызывающее ужас видение медленно угасает, погружая комнату в кромешную тьму. Вдруг его окликнул резкий голос сестры.
«Чарльз, именем неба, что это было?»
«Я ничего не видел. Там ничего не было, хотя в комнате, действительно, стало необычно холодно и темно».
«Ты не видел? Это ужасное лицо в дверях?»
«Лицо? Какое лицо?»
«О Боже, это ужасно, — она была вне себя. — Я никогда не видела ничего подобного».
«Тебе привиделось», — сказал Аддамс нарочито громко, но в то же время осторожно. Он собирался еще что-то добавить, но в это время раздался жуткий, леденящий кровь крик, который шел от лестницы.
«Что это было?» — Розали поднялась.
Чарльз прошел вперед и взял сестру за руку: «Еще что-то?» — спросил спокойно.
«Крики. Они идут оттуда…»
Аддамс последовал за ней из комнаты, прикрыв за собой дверь. От лестницы шло слабое сияние. Жуткий звук повторялся снова и снова, настойчиво и регулярно, перемещался, раздаваясь из разных мест. Он вился и дрожал в воздухе, поднимаясь до таинственного, жуткого воя, словно извергался изо рта измученного духа, осужденного навечно на пытки ада. Аддамсу понадобилось какое-то время, чтобы прийти в себя, он выпрямил голову и вгляделся в темноту, но ничего не увидел.
«Ты что-нибудь слышишь?» — спросила сестра тихим шепотом.
В первый момент он был не в состоянии говорить. Слова застревали в горле. Лицо застыло и напряглось, щеки похолодели. Когда он, наконец, выдавил из себя несколько слов, голос его прозвучал просто пародией на обычный.
«Нет. Я ничего не слышу. А в чем дело?»
«Но ты должен, — настаивала она. — Это вокруг нас. Везде. О Боже, я сошла с ума!»
Она заткнула уши. Аддамс не мог унять дрожь. Руки сжались в кулаки, ногти впились в кожу. Звук по-прежнему перемещался с места на место, ни секунды не задерживаясь. Он возникал прямо перед Аддамсом, как будто дурача его, едва касаясь лица, смеясь и дразня. В следующее мгновение отдавался эхом в другом конце холла.