Глава Седьмая,
в которой мы вместе с нашим героем оказываемся на мельнице
Не долетая до леса, я свернул с дороги и устремился прямо к реке, справедливо рассудив, что мне, как существу, необременённому силой земного тяготения, не помешает неровность местности и водная преграда не замедлит моего движения. А если я полечу над рекой, это поможет мне сократить путь и быстрее добраться до цели.
Это было необыкновенное волнующее чувство. Я находился за пределами башни и в то же время совершенно не ощущал её притяжения. Вместо этого я чувствовал свободу, как только может чувствовать её заключённый, вышедший на волю после долгих лет, проведённых в тесной камере.
Только тут я обнаружил, что на улице успело стемнеть. Над остроконечными чёрными вершинами косматых елей поднялась огромная круглая луна. Сегодня было полнолуние и мерцающий жёлтый диск чем-то напомнил мне зловещий оскаленный череп. Мне вдруг подумалось, что, должно быть, это для меня одного после всех треволнений, что мне довелось пережить за последние часы, луна видится черепом. Для какой-нибудь юной девицы, грезящей о долгожданном свидании со своим возлюбленным, она в эту же самую минуту предстаёт дивным золотым цветком, навевающим романтические сны. Голодный нищий, тщетно пытающийся не думать о пустоте в своём желудке, видит в ней громадный круг аппетитного сыра. А для старого придворного звездочёта она, как и всегда, остаётся всего-навсего излюбленным объектом астрономических наблюдений... И почему интересно всякие непрошенные философствования норовят влезать в голову в самый неподходящий момент?
Решительно вытряхнув из головы все посторонние мысли, я сосредоточился на пути.
Мимо проносились знакомые места. Сюда я ещё изредка залетал, когда чувствовал в себе достаточно сил для совершения дальней прогулки... Сюда мне удавалось добираться не более пяти-шести раз за все сто лет заключения да и то лишь в особо пасмурные дни и при очень хорошем сосредоточении... А здесь я и вовсе не бывал ни разу с тех пор, как в моих жилах перестала струиться живая кровь...
Достигнув берега, я оказался над рекой и продолжил свой полёт над её поверхностью. Тёмная речная гладь таинственно сияла и золотилась в лунном свете. По обеим сторонам от меня с большой скоростью мелькали заболоченные, поросшие низкой растительностью берега. Деревья и кусты едва успевали возникать в зоне видимости и в тот же миг вновь растворялись в ночной тьме позади. Не было слышно ничего, кроме шума ветра да гулкого рокотания лягушек. Я ощутил влажный запах ила и речной ряски, чуть пряный аромат осенней листвы и травы...
Внезапно меня охватило непередаваемое ликование и восторг. Я закричал во весь голос и широко, словно птица крылья, распахнул руки. Можно ли винить Спиро за то, что он так боится потерять свободу? Ведь это и в самом деле великая драгоценность! Я летел низко-низко, над самой рекой, едва касаясь водной глади кончиком бороды. Опустившись ещё ниже, я почти целиком обмакнул бороду. Моя ночная рубашка намокла от влаги, как если бы вода действительно пропитала её, хотя это, разумеется, была не более чем иллюзия. Так я летел, забыв обо всём на свете, пока впереди не возник силуэт высокой деревянной плотины и стоящей подле неё мельницы.
Слева от меня растительность внезапно резко исчезла и вместо неё вдоль берега протянулась ограда сельского кладбища. Ива, ольха и ель уступили место могильным камням и крестам, чернеющим в лунном свете. В этом месте погост подходил почти к самой реке. Мне вдруг на секунду померещилось какое-то непонятное "оживление" среди старых могил. Мельком глянув в ту сторону и не обнаружив ничего примечательного, я вновь приказал себе не отвлекаться на постороннее. Скорее всего чья-нибудь отбившаяся днём от стада корова или лошадь забрела на кладбище и теперь слоняется по нему, пытаясь отыскать дорогу домой. В любом случае это дело хозяина животины, а никак не моё.
Скользя над самой водой, я пронырнул под потемневшими досками невысокого деревянного мостика, но до самой плотины долетать не стал. Вместо этого я изменил направление своего полёта и устремился прямо вверх - к сверкающему звёздному небу. Воспарив высоко-высоко к звёздам и уже почувствовав, как меня начинает окутывать холод, который бывает лишь на большой высоте, я камнем рухнул вниз - прямо в мельничью запруду. В тот миг, когда моё призрачное тело окунулось в студёную воду, я ощутил обжигающий ледяной огонь и пронзительную свежесть. Моя одежда и волосы промокли насквозь. Проплавав с минуту у самого дна, среди неспешно колыхающихся тёмно-зелёных водорослей и покрытых илом древесных коряг, я снова взмыл вверх, в широко распахнутое ночное небо. Повторив подобный кульбит несколько раз, я почувствовал себя бодрым и обновлённым, каким не был уже много-много лет.