Думаю, даже если бы парадные двери были наглухо закрыты и столь же крепки, сколь они были век назад, когда их только поставили, они всё равно оказались бы сметены в тот момент, когда вопящая на все голоса орава выкатилась через них под открытое небо.
Оказавшись на улице, компания на всех парах понеслась к просёлочной дороге, петляющей через поле в некотором отдалении от холма, на котором располагалась моя башня. Вылетев следом, я некоторое время гнался за беглецами, потрясая кулаками и выкрикивая им вдогонку "наилучшие пожелания", на всякий случай перемежая их устрашающим гоготом. Однако надолго меня не хватило. И вовсе не потому, что у меня не было желания как следует проучить этих наглецов. Дело в том, что я попросту не в состоянии был двигаться дальше.
Моя башня действительно не зря называлась проклятой. Но никто не догадывался, что проклятой она была лишь для меня одного. С того самого дня, как началась моя вторая посмертная "жизнь", я не мог покинуть моё старинное обиталище, мой дом, ставший для меня темницей. Всякий раз, когда я забирался чуть дальше, чем на полметра за пределы своего жилища, некая непреодолимая Сила начинала неотступно тянуть меня обратно, не оставляя никакой возможности для сопротивления. И чем больше я старался, чем дальше отлетал, тем сильнее и неотвратимее влекло меня назад. Это было похоже на движение в реке с плавным, но быстрым течением. Таким образом, мы с моей башней представляли как бы два противоположно заряженных магнита: я, разумеется, положительный, а она - резко отрицательный.
Преследуя детей, я отдалился на несколько десятков метров от башни и уже оказался у зарослей терновника, растущего у самой дороги, когда почувствовал, как знакомая Сила начинает мягко, но настойчиво тянуть меня назад. По опыту я знал, что бороться не имеет смысла, поскольку рано или поздно Сила всё равно добьётся своего. Так что, прекратив всякую борьбу, я безропотно позволил башне притянуть меня к себе и уже через каких-то полминуты вновь оказался в дверях.
Некоторое время я ещё повисел на пороге, провожая взглядом удирающих со всех ног детей, затем медленно развернулся и устало поплыл обратно в сумрак первого этажа. Добравшись до лестницы, я начал неторопливо подниматься по ней, вернее над ней, легко паря над ступенями, подобно невесомому прозрачному туману. При этом я размеренно считал вслух каждую ступеньку. Досчитав таким образом до тринадцатой ступени, я завис, задумчиво глядя на неё.
- Ну вот и сегодня ты осталась без жертвы, - сообщил я ей.
Глава Вторая,
из которой читатель узнаёт, что за тайну скрывает под собой тринадцатая ступень
Поднявшись по лестнице до верхней площадки, я просочился сквозь плотно затворённую дверь и очутился в своей комнате.
Как же я устал... С годами работать становится всё труднее и труднее. Чтобы воздействовать на смертных и добиваться того, чтобы они обращали на тебя внимание, нужны сильные и яркие эмоции. Например, гнев. Но прожив на свете столько лет, сколько прожил я, человек обнаруживает, что вызывать в себе столь интенсивные чувства ему становится почти невозможно. Мне просто надоело злиться. То есть я, конечно, научился пробуждать гнев искусственным образом и даже заметно поднаторел в этом умении. И всё равно с каждым разом бороться с собственным безразличием и апатией становится всё сложнее. В последнее время я всё чаще вспоминал о первых годах моего существования в новом качестве. Уж тогда-то никто не сомневался, обитает ли в заброшенной башне призрак Старого Олли! Года прошли. Теперь я уже не тот, что прежде.
- Как же мне надоело гонять этих шалопаев! - со вздохом изрёк я. - Их ничто не берёт! Сколько раз в своё время сам Брэм ко мне залезал. Теперь и дети его мне покоя не дадут?
- Это свойство всех детей - быть похожими на своих родителей, - был ответ.
- В таком случае мне полагалось бы вырасти таким же разгильдяем, неспособным думать о завтрашнем дне, как и мой транжира-отец! - возразил я.
- В каждом правиле есть исключения, - примирительно произнёс мой собеседник.
- Как бы то ни было, на сегодня можно считать работу выполненной, - подытожил я и двинулся в центр комнаты.
Эта некогда богатая и обставленная по последней моде комната, в которой уже целый век не ступала нога человека, представляла, по сути, душераздирающее зрелище. Ветер завывал в широких щелях стен и спокойно проходил сквозь разбитое окно, густо заросшее снаружи плющом и мхом. Крыша протекла и даже местами начала обваливаться. Драгоценный ковёр из шерсти заморского двугорба истлел и превратился в пыль. Книги на полке совсем сгнили от влаги. Впрочем, даже если бы они и уцелели каким-то чудом - уже в первые годы своего заточения я столько раз прочёл каждую из них, что теперь с лёгкостью мог бы пересказать любую наизусть. Было бы кому слушать...