– Так вроде и не за что! За хулиганку – так он лучше всех себя там вел, молился, работал. За нарушение режима? Монастырь же не зона. Да и церковь у нас отделена от государства. Шум был, когда они его своими силами выдворять начали, а потом милицию вызвали… Малозначительный проступок. Вот так.
– А на чем попался? На бритье?
– Э нет. Он похитрее был. Он лицо этой штукой мазал, которой женщины с ног волосы сводят. А погорел на том, что его знакомые узнали. Прямо там, на службе. Думали спервоначалу, что это его сестрица, а потом прикинули – она ни в какие монашки не записывалась, живет себе, с ребятами гуляет… Так и разоблачили, охальника. Он принялся матушке в ноги кидаться, говорить, что заработает на операцию, станет настоящей женщиной…
– С матушкой плохо не было?
– Не знаю – туда дежурный патруль выезжал. Так что? Пойдешь к… этому?
– Если организуете.
– Не проблема. Здесь он, не буйный.
Свидание с Максимом-Мариной состоялось в комнатке для допросов.
Перед Андреем село странное существо, одетое в темные, кажется фланелевые, одежки – но было оно все-таки в брюках. Длинные, жидкие волосы, прилипшие к черепу, бледное до голубизны лицо. Невеселое зрелище – с учетом чрезвычайно несчастного вида.
– …Кем вы себя по-настоящему ощущаете? – возможно деликатнее допытывался Андрей. – Мужчиной или женщиной?
– Зэком я себя ощущаю, – вертя головой, проскрипел монашка-расстрига. – Почему я не могу жить, как хочу? Маринка, сестра моя, – может, а я не могу, да?
– Ваша сестра живет обычной для молодой женщины жизнью, – мягко произнес Андрей.
– А может, для меня такая жизнь тоже обычная?
Он поднял голову и глянул на Андрея блеклыми серыми глазами.
– Ну хорошо. А монастырь, религия как с этим соотносится?
– А красиво-то как! Свечи, рясы… Музыка душевная, пение. Мне там хорошо было.
«Тебе самая дорога в шоу-бизнес, друг. С распростертыми объятиями примут, как своего!» – согласился Андрей, наблюдая, как ожили и заблестели возведенные горе глаза собеседника.
– В искусстве себя попробовать не хотите?
– Я некрасивая.
«Что верно, то верно», – подумал Андрей, но сказал:
– Это вы напрасно. Да и умелый грим делает чудеса.
– Я ничего запомнить не могу. Память шибко плохая. Я и молитвы только по книжке читал. «Отче наш» только помню.
– Да, досадно… И какие же ваши планы на будущее?
Тот передернул плечами:
– Не знаю… Может, найду обитель, где таких, как я, принимают. Есть такая, не знаешь?
«Каких – таких?!»
– Нет… Но можно поискать. Свяжетесь со мной через несколько дней? – кивнул Андрей, протягивая бедолаге визитку.
– Деньжат не подкинешь? – понизив голос, попросил тот. – Я без копья. Домой доехать не на что.
«Пора линять, а то на постой проситься начнет», – забеспокоился Андрей, незаметно вынимая из бумажника две сотенных, – в комнату через окошечко регулярно заглядывал дежурный.
– Это… много, – нерешительно промямлил маргинал, жадно глядя на купюры.
– Ничего, берите.
– А хочешь, я тебе еще что-нибудь расскажу? Там, про детство…
– Ну, когда выйдете, позвоните – тогда и поговорим.
– А, – разочаровался тот. – Тогда…
– …Ну и как впечатления? – оживился майор Загашников, увидев Андрея.
– Да несчастный человек-то. Он же себя вообще никак не ощущает. Впору в приют при монастыре отправлять. Вопрос при каком – при мужском или при женском. Ладно, спасибо за материал. Пришлю на сверку.
– …Как съездил, богатырь?! – радостно обернулся Борода, когда Андрей прибыл в редакцию. – Чего не весел-то? Загашников обидел?
– Нет, майор просто душка. Но в истории этой смешного, а тем более радостного мало.
– А чегой-то? – продолжал резвиться главред. – Это ж конфетка – мужик в бабьем подряснике в женском монастыре… Мурмелад! Три месяца там балдел, гад, – и никто не догадывался!
– Этот Марина-Максима не догадывается, кто оно на самом деле. Это совсем не радует. Я матушке настоятельнице позвоню, Михал Юрич?
– Звони, сынок! Сегодня съездишь? Машина свободна.
– Вряд ли. Настроения нет. Я лучше мальчика из холодильника доделаю. А к матушке – как получится.
О чем, собственно, расспрашивать игуменью, Андрей пока не придумал, сел за компьютер, чтобы просмотреть еще раз статью о маленьком «затворнике». Материал вышел жалостный, но полемичный – за детьми не смотрите, мамы-папы дорогие!
Видя, что время поджимает, Андрей все-таки набрал номер обители. Сестричка на том конце спросила кого-то, где матушка настоятельница, и через минуту игуменья взяла трубку:
– Ну, вы, как я понимаю, из-за этого случая с… молодым человеком?