Но я молчал. Розен сказал:
— Гарри, ты многие годы был бешеный, как кипящая вода. Возможно, на то была причина. Когда брак разрушается, по-моему, надо сказать: «Не судите. Только Бог может соразмерить вину». Все мы женаты на управлении. Если ты готов пойти на разрыв, не мне тебя судить. Не тебя. В течение нескольких лет ты вел работу, за которую нам всем стыдно. Так смело и так отлично все проворачивал.
Я постарался скрыть, какое удовольствие я неожиданно почувствовал. «Смело и отлично» — эти слова привели меня в лихорадочное возбуждение. Я ведь ничуть не менее тщеславен, чем высокопоставленный чиновник.
А Розен продолжал:
— Скажу тебе по секрету, сколько бы ты ни вынес документов — а как я понимаю, у нас теперь довольно точное представление о твоих набегах, — все равно, дружище, — голос его никогда еще не звенел так, — даю слово, грехи твои простимы.
Тем самым он в своей особой манере предлагал мне помочь ему. На протяжении лет Розен наверняка снабжал Проститутку немалым количеством материалов, которые служба внутренней безопасности предпочла бы хранить у себя. Простимые прегрешения все время случались. Информация просачивалась в щели между Госдепартаментом и нами. Министерством обороны и нами, Советом национальной безопасности — да, особенно СНБ — и нами — мы были просто добрыми американцами, вложившими свое достояние в дырявые акции.
А вот смертельные грехи — это уже другой разговор. Смертельный грех — передавать папирусы советским службам, это несравнимо менее забавно. Хотя Розен не мог быть абсолютно уверен в том, что я нахожусь на низшей ступени простимо-смертельных грехов, что речь может идти об отставке, а не о том, чтобы также (или) предать меня суду и уволить. Ему, безусловно, требовалась моя помощь. Вопросы, возникающие в связи со смертью Хью Монтегю, будут иметь куда большее значение, чем любые мои проделки.
Пожалуй, это и к лучшему, что говорить мне придется с Недом, а не с каким-нибудь высокопоставленным гориллой из службы безопасности, который понятия не имеет о том, сколько поколений Хаббардов способствовали созданию милой непритязательной Крепости.
Омега-8
Свет, падавший из камина, отражался в очках Розена. Я даже увидел, как вспыхивало пламя, когда я говорил.
— Исходим из того, — сказал я, — что мое расставание со службой будет справедливым. — Не знаю, то ли мой голос прозвучал непотребно самоуверенно, то ли Розен бросил мне слишком хорошо выбранную приманку, только я почувствовал, что он вяло отнесся к моим словам.
Тонкие губы его сурово поджались, как у чиновника, приготовившегося вытащить из речки форель.
— Будем считать, — сказал он, — что взаимное сотрудничество позволит нам расстаться на устраивающих всех условиях, насколько это допустимо соответствующими правилами.
Не все умеют выражаться бюрократическим языком. Я пренебрежительно кивнул. Я вдруг осознал, что пьян. Такое случалось со мной в эти дни не часто, сколько бы я ни пил, но, прослужив двадцать пять лет в правительственной организации, ты все-таки можешь посостязаться во владении языком.
— При условии, — сказал я, — совпадения в подходах мы проведем взаимоустраивающее расследование с противоположных позиций.
Я произнес эту тираду, желая убрать с его лица эту улыбочку близкого родственничка, а оно вдруг стало печальным. Я понял, что Розен накачался не меньше моего. Мы плыли по двум небольшим водопадам на широкой реке алкоголя. Теперь они остались позади. И река текла спокойно.
Он вздохнул. Я думал, он сейчас скажет: «Как ты мог такое сделать?» — но он лишь пробормотал:
— Мы еще не готовы к сговору.
— Тогда где же мы?
— Я бы хотел знать в общих чертах твое представление о происшедшем.
Я глотнул виски, чтобы прогнать опьянение.
— Зачем?
— Возможно, мне это нужно. Мы попали в беду. Иногда ты видишь все яснее меня.
— Да ладно уж, — сказал я.
— Я это серьезно, — сказал он.
И я начал думать, что он в самом деле так считает.
— Что мы имеем? — спросил я. — У тебя есть труп — это труп Проститутки?
— Да, — сказал он, но нехотя, словно готов был опровергнуть собственное утверждение.
— Я полагаю, — сказал я и снова глотнул виски, чтобы заставить голос пойти по гравийной дорожке, — останки изрядно пострадали и распухли от воды.
— Труп, несомненно, принадлежит Проститутке.
Наступило молчание. Я знал, что разговор о смерти Проститутки не будет обычной рутиной, и все же был удивлен тем, как у меня сдавило горло. Скорбь, гнев, смятение и легкая истерия от собственного смятения — все эти чувства стремились обосноваться в моей гортани. Я обнаружил, что смотреть в огонь — помогает. Я глядел на полено — как оно разгоралось, потом засветилось ярким пламенем и тихо рухнуло — и стал оплакивать Проститутку вместе со всем остальным. Однако смерть, как мы узнаем из проповедей, это распад материи — да, все формы жизни утекают в море, и смерть Проститутки растворилась во вселенной. Так и в моем горле уже не было комка.
Я обнаружил, что не хочу говорить о смерти Проститутки. Хотя столь многое произошло в этот вечер — а может быть, именно из-за того, что все это произошло? — у меня было такое чувство, что я наконец ушел внутрь себя, в ясную логику своего нутра, и хотя концы моих нервов были сожжены, нутро стало сильнее. Десять минут тому назад я был пьян, а теперь совершенно трезв, но ведь опьянение — это отказ от своего эго, а мое эго как раз всплыло на поверхность, словно кит. Я чувствовал потребность снова признать, что могу здраво мыслить — а это значит быть прозорливым, логичным, ироничным, — могу стать выше человеческих слабостей, включая мои собственные. Розен хочет получить анализ?
Я дам его. Что-то из прошлого возвращалось ко мне — сознание, что мы оба были лучшими и самыми блестящими учениками Проститутки. И, конечно, наиболее конкурентоспособными. Уже не имело значения то, что я очень устал, — в глубине моего мозга не было усталости.
— Нед, первый вопрос: это убийство или самоубийство?
Он кивнул.
Я же подумал: «Самоубийство может означать лишь то, что Проститутка сделал большие ставки и проиграл. Отсюда вывод, что подкоп под Небожителей рассматривается как смертельная нелояльность к Фирме, и, значит, я влип в немалую беду».
— Продолжай.
— А если Проститутка был убит… — сказал я и снова умолк. Здесь начинались большие трудности. Я решил прибегнуть к давно бытовавшей в ЦРУ поговорке. — Кипяток не выливают, — сказал я ему, — не имея представления о том, где канализация.
— Конечно, — сказал Розен.
— Так вот, Рид, если Проститутку прихлопнули, стоки ведут на восток или на запад?
— Я не знаю. Не знаю, искать ли братьев Кинг или где-то ближе к дому. — Он сделал глубокий выдох, как бы выпуская из себя напряжение, владевшее им все эти часы.
— Это не могут быть братья Кинг, — сказал я.
Он постучал по зубам мундштуком трубки. Это же будет что-то вроде взаимного камикадзе, если мы с КГБ начнем убивать сотрудников друг друга. По молчаливой договоренности мы этого не делали. Агенты «третьего мира», возможно, и приканчивали время от времени какого-нибудь европейца, но не друг друга.
— Но и не русские, — сказал я, — если, конечно, Проститутка не работал на них двойным агентом.
Розен вздохнул.
— С другой стороны, — предположил я, — это могли быть и наши.
— Не изложишь ли эту мысль поподробнее? — попросил Розен.
— Проститутка довольно усиленно разрабатывал одну гипотезу. Он решил, что есть среди нас группа, которая, используя нашу самую секретную информацию, покупает, продает и вкладывает деньги по всему свету. По его прикидкам, эти тайные капиталы превышают весь наш бюджет для проведения операций.
— Ты что же, хочешь сказать, что Проститутку убили люди из управления?
— Они могли потерять миллиарды. Может быть, больше.
Я принимал участие в разработке этого тезиса. Ради Проститутки и ради себя. Если он был добрым часовым на страже против массовой внутренней коррупции, то я, работая с ним, мог оказаться в весьма почетном списке. Однако Розен отрицательно помотал головой.