- Хорошо сказано; и кипрского вина?
- Мы поговорим об этом позже. Я суеверен: странные слухи распространяются насчет могущества и пророческого таланта Занони. Вспомни смерть Угелли. Даже если сам демон его союзник, он и то не сможет похитить у меня мою добычу и мою месть также.
- Ваше сиятельство заблуждается, дива обворожила вас.
- Маскари! - воскликнул князь с гордой улыбкой. - В этих жилах течет кровь Висконти, которые говорили, что женщина никогда не сможет скрыться от их любви, так же, как и мужчина от их мести. Корона моих предков теперь только детская игрушка; но их честолюбие и храбрость не уменьшились. Моя честь замешана теперь в этом деле. Необходимо, чтобы Виола принадлежала мне.
- Еще засада? - спросил Маскари.
- Нет. Почему бы не напасть на ее дом? Он стоит в стороне, и дверь не железная.
- Но если по возвращении она донесет на вашу жестокость? Дом, взятый силою, изнасилованная девушка! Подумайте обо всем этом; феодальное право, правда, еще не уничтожено, но даже Висконти не стоит выше закона.
- В самом деле, Маскари? Ты дурак! В каком столетии, даже если безумные вожди Франции и преуспеют в своих вздорных замыслах, железо и закон не согнутся как прутья под тяжестью могущества и золота? Но не бойся, мой план составлен. В тот день, как она выйдет из этого дворца, она выедет во Францию с Жаном Нико.
Маскари не успел ответить, как лакей доложил о приходе синьора Занони.
Князь невольно протянул руку к лежавшей на столе шпаге; потом, улыбнувшись этому инстинктивному движению, он встал, пошел навстречу чужеземцу и принял его со всею утонченною вежливостью итальянского притворства.
- Я глубоко благодарен за эту честь, - говорил князь, - я уже давно желал пожать руку такого знатного лица.
- Я исполняю ваше желание, - тем же тоном отвечал Занони.
Неаполитанец поклонился, пожимая руку гостю, но в тот же миг, как он дотронулся до нее, дрожь пробежала по всему его телу и его сердце на мгновение перестало биться.
Занони пристально посмотрел на него и сел.
- Вот она и подписана! Я говорю о нашей дружбе, благородный князь. А теперь я объясню вам цель моего визита. Я открыл, ваше сиятельство, что мы соперники. Есть средство примирить наши притязания?
- А, - воскликнул небрежно князь, - так это вы, значит, похитили плод моих подвигов? В любви, как и на войне, все средства хороши. Примирить наши притязания! Вот кости! Поиграем в них! Тот, у которого будет меньшее число, откажется от нее.
- Обещаете вы покориться этому условию?
- Да, клянусь честью Висконти!
- А какое наказание тому, кто нарушит свое слово?
- Шпага лежит на столе, синьор Занони. Тот, который обесчестит себя, умрет от шпаги.
- Вы произносите этот приговор тому из нас, кто изменит своему слову? Пусть синьор Маскари бросит кости для нас.
- Хорошо! Маскари, кости!
Князь откинулся в кресле, и, как он ни был сдержан, он не мог скрыть выражение торжества и радости, оживившее его лицо.
Маскари взял три кости и спустил их в стакан.
Занони, облокотившись на руку, пристально посмотрел на любимца князя.
Маскари напрасно старался укрыться от этого пытливого взгляда; он побледнел, задрожал и поставил стакан на стол.
- Я предлагаю вашему сиятельству начать игру. Синьор Маскари, мы в недоумении; разрешите наши притязания.
Маскари снова взял стакан, его рука задрожала, что было заметно по тому, как застучали кости. Он выкинул; было шестнадцать очков.
- Хорошая игра! - воскликнул спокойно Занони. - Однако, синьор Маскари, я не отчаиваюсь.
Маскари собрал кости, опустил их в стакан и снова выкинул на стол; было восемнадцать очков.
Князь бросил на своего любимца сверкающий взгляд.
Маскари смотрел на кости с разинутым ртом, дрожа с ног до головы.
- Я выиграл, видите, - произнес Занони, - можем мы еще быть друзьями?
- Синьор, - отвечал князь, явно борясь с гневом и стыдом, - победа за вами. Но, простите меня, вы равнодушно говорили об этой девушке; что может заставить вас отказаться от вашего права?
- Имейте лучше мнение о моей любви и не забывайте приговора, произнесенного вашими устами. Князь нахмурился, но удержался от ответа.
- Довольно, - проговорил он с принужденной улыбкой, - я сдаюсь, и чтоб вам доказать, что я охотно сдаюсь, сделайте честь вашим присутствием маленькому празднику, который я хочу дать в честь... - прибавил он с дьявольской улыбкой, - возведения моего родственника, кардинала, на престол святого Петра.
- Я очень счастлив, что могу исполнить ваше желание. Занони переменил разговор, говорил много и весело и вскоре после этого удалился.
- Негодяй! - воскликнул тогда князь, схватив Маскари за шиворот. - Ты изменил мне!
- Уверяю, ваше сиятельство, что кости были приготовлены; они должны были выкинуть двенадцать; но это сам черт в образе человека; это все, что я могу сказать.
- Нечего терять время, - проговорил князь, выпуская его. - Моя кровь кипит. Я хочу иметь эту девушку, хотя бы мне пришлось погибнуть из-за нее... Что это за шум?
- Шпага вашего знаменитого предка упала со стола.
VII
ПИСЬМО ЗАНОНИ К МЕЙНУРУ
"Мое искусство стало менее действенным; я потерял спокойствие, производящее могущество. Я не могу влиять на волю тех, которых бы желал привести как можно скорей к берегу; я вижу, как они мечутся по волнам того бесконечного океана, где наши ладьи устремляются к горизонту, вечно убегающему от нас. Удивленный и испуганный, видя, что я могу только предостерегать там, где бы желал повелевать, я обратился к моей душе. Да, земные желания приковывают меня к настоящему и отдаляют меня от торжественных тайн, в которые может проникнуть только разум, свободный от всяких земных оков. Строгое условие, на котором мы получаем наши божественные дарования, затемняет наше видение будущности тех, к которым мы испытываем человеческие слабости - ревность, ненависть или любовь; Мейнур, вокруг меня все в тумане, я сделал шаг в сторону от нашего существования; из нетленной молодости души вырос темный и ядовитый цветок человеческой любви. Этот человек недостоин ее. Я знаю эту истину; а между тем в его характере есть задатки добродетели и величия, если шипы и плевелы тщеславия и страха допустят их развиться. Если бы она принадлежала ему и я пересадил бы на другую почву страсть, которая затмевает мои глаза и обезоруживает мое могущество, тогда, невидимый, неслышимый и неузнаваемый, я мог бы бодрствовать над его будущностью, тайно внушать ему действия и таким образом способствовать счастью с его помощью. Но время летит.