— У них намечается серьезный разговор.
Ее голос показался мне озадаченным. Она как будто говорила сама с собой, не обращая на меня никакого внимания. Возможно, по пути в аэропорт у нее с Лэнгом произошла не менее серьезная беседа. Один из охранников попросил меня открыть чемодан. Я, затаив дыхание, дернул «молнию». Мужчина поднял рукопись и покопался в вещах, лежавших под ней. К счастью, Амелия была настолько занята своими мыслями, что не заметила этого.
— Странный поворот событий, — сказала она. — Особенно если учесть, как хорошо шли дела в Вашингтоне.
Ее взгляд переместился на огни взлетно–посадочной полосы.
— Вашу сумку, — сказал служащий.
Я передал ее ему. Парень вытащил пакет с фотографиями, и я на миг подумал, что он откроет его. Но служащий заинтересовался моим ноутбуком. Чтобы скрыть тревогу, я продолжил разговор с Амелией:
— Возможно, он услышал какие–то новости из Гааги?
— Нет. Это возвращение на остров не имеет никакого отношения к суду. Иначе он рассказал бы мне подробности.
— Хорошо, — сказал охранник. — Вы можете подняться на борт.
Когда я двинулся вперед, чтобы пройти через сканер, Амелия придержала меня за рукав.
— Пока не подходите к Адаму, — предупредила она. — Он не в настроении. Если ему захочется поговорить с вами, я подведу вас к нему.
Кивнув, я поднялся по трапу.
Лэнг сидел в кресле в самом хвосте. Он сжимал рукой подбородок и смотрел в иллюминатор. (Позже я узнал, что люди из службы безопасности всегда советовали ему сидеть в последнем ряду, так как это предполагало, что никто другой не сможет оказаться за его спиной.) Салон был рассчитан на десять пассажиров: по два места на диванах, расположенных вдоль фюзеляжа; остальные шесть мест приходились на большие кресла, обращенные друг к другу парами. Их разделяли складные столики. Обстановка выглядела под стать вестибюлю «Уолдорфа»: золотые светильники, полированное ореховое дерево и мягкая кожаная мебель кремового цвета. Я устроился на софе. Напротив меня сидел телохранитель Лэнга. Стюард в белом костюме стоял слегка согнувшись перед экс–премьером. Я не видел, какой напиток он предлагал ему. Но до меня донеслось знакомое звучание. Вашим любимым звуком может быть трель соловья в летний погожий вечер или удары колокола на деревенской церкви. Моим же является звон кубиков льда в стеклянном бокале. Тут я знаток, и мне стало ясно, что Лэнг отказался от чая в пользу неразбавленного виски.
Стюард заметил, что я смотрю на него, и, подойдя ко мне, спросил:
— Могу я предложить вам что–нибудь, сэр?
— Спасибо. Да, конечно, можете. Принесите мне то же самое, что и мистеру Лэнгу.
Я был не прав. Мне досталось бренди.
К тому времени, когда люк самолета закрылся, на борту находилось двенадцать человек: три члена экипажа (пилот, второй пилот и стюард) плюс девять пассажиров — две секретарши, четыре телохранителя, Амелия, Адам Лэнг и ваш покорный слуга. Повернувшись спиной к кабине, я время от времени поглядывал на моего клиента. Амелия устроилась в кресле напротив него. Когда двигатели завыли, мне захотелось вскочить на ноги и броситься к выходу. Я с самого начала знал, что этот рейс окажется проклятым. «Гольфстрим» слегка задрожал, и здание терминала начало медленно удаляться. Я видел, как Амелия выразительно взмахивала руками, как будто что–то объясняла. Но Лэнг продолжал смотреть на летное поле.
Кто–то прикоснулся к моей руке.
— Знаете, сколько стоит такой самолет?
Это был парень из спецслужб, с которым мы ехали в одной машине. Он сидел через проход от меня.
— Не знаю.
— Попробуйте догадаться.
— Я не имею понятия.
— Ну, давайте, попытайтесь отгадать.
Я пожал плечами:
— Десять миллионов долларов?
— Сорок миллионов долларов!
Он триумфально усмехнулся, словно знание цены каким–то образом предполагало и его участие в сделке.
— У Хэллингтона пять таких самолетов.
— Интересно, для чего они их используют?
— Сдают в аренду, когда они им не нужны.
— Да, верно. Я слышал об этом.
Шум двигателей достиг апогея, и мы начали разбег по взлетной полосе. Я представил себе подозреваемых террористов, туго связанных липкой лентой, скованных наручниками и в мешках на головах. Они корчились на роскошных кожаных креслах, пока самолет взлетал с какой–то запыленной полосы близ афганской границы, направляясь к сосновым лесам восточной Польши. «Гольфстрим» оторвался от земли и начал набор высоты. Через край бокала я восхищенно наблюдал, как огни Манхэттена расползались в стороны, заполняя собой иллюминатор. Затем они накренились, скользнули в сторону и тускло замигали в темноте, когда самолет вошел в слой низких облаков. Какое–то время казалось, что мы застряли в пустоте, что металлический корпус самолета был слишком хрупким для огромного пространства. Но вскоре дымка исчезла, и мы оказались в объятиях яркой ночи. Под нами плыли облака — такие же массивные и прочные на вид, как горные вершины. Появившаяся луна освещала их долины, ледники и лощины.