— Если он призрак, то, как он это сделал?
Мужчина толкнул калитку дома, перед которым стояли мы с Крисом, вошел во двор, поднялся по ступеням, ведущим к парадной двери, и постучал. Ему открыл высокий худой старик с седыми волосами и бородой. Несмотря на жару, на старике был черный, наглухо застегнутый костюм. Со своим соседом он поздоровался не очень дружелюбно.
— Я зашел спросить, как ваше здоровье. Не стало ли получше?
— Получше?
— Да, с утра ко мне заглянула ваша жена, сказала, что вы оба не спали всю ночь, живот болел. Ей подумалось, что вам подсыпали какой-то отравы в еду…
— В еду? Какая глупость. Эбби никогда бы не сказала…
— Ну, вы же знаете, женщины иногда беспокоятся по пустякам. С виду вполне здорова…
— Конечно, здорова. Мы все совершенно здоровы, и если ты собираешься взять с нас деньги за визит…
— Эндрю, вы же знаете, что я никогда…
— Вот и отлично, — ответил Эндрю и захлопнул дверь перед его носом.
Доктор покачал головой, подхватил саквояж, развернулся и еще раз прошел сквозь меня. В одном из окон первого этажа что-то мелькнуло — молодая женщина мыла стекла. Лицо у нее раскраснелось от жары и усилий. По ее невзрачной одежде ясно было, что она прислуживает в большом доме.
— Приоткрой окно, — сказала я. — Ты имеешь полное право. Нельзя работать в такой духоте.
Девушка выпучила глаза, бросила тряпку и убежала.
— В чем дело? Уже и сказать ничего нельзя? Хлопнула задняя дверь. Кристоф поманил меня за собой, и, обогнув дом и боковую веранду, мы обнаружили горничную в саду. Ее тошнило.
— Господи, они и верно заболели. Ей плохо, но ее заставляют работать? Куда смотрит комитет по охране труда?
— В колониальной Америке их не было, — пробормотал он — и, кажется, мы попали именно туда.
— В прошлое?
Не успел он ответить, как горничную еще раз вырвало, и она зашлась кашлем. Я похлопала бедняжку по спине, но, понятное дело, она не почувствовала.
— Тебе опять плохо, Бриджет? — Девушка в скромной одежде подошла к ограде и покачала головой. — Каждое утро помойные ведра опорожнять — кого угодно стошнит. Скряга не желает нормальную уборную построить, все жадничает.
Бриджет застонала и вытерла рот рукавом.
— Дело не в ведрах, а во вчерашнем ужине. Я сказала ему, что баранье рагу испортилось. Три дня на такой жаре! Но он…
— Бриджет? — на веранду вышла полная женщина средних лет. — Бриджет! Ты опять заболталась? А окна кто мыть будет?
— Да, мэм.
Вторая служанка сочувственно кивнула Бриджет, и бедняжка вернулась в дом; мы с Кристофом вошли следом. Пройдя через кухню, мы очутились в комнате с камином, где стоял диван и несколько кресел. Хозяин дома, Эндрю, одернул пиджак, коротко кивнул жене и круглолицей темноволосой женщине, сидевшей на диване, и направился к выходу. Очевидно, испорченное рагу ему не повредило.
Я последовала за Бриджет в соседнюю комнату, парадный вариант предыдущей. Пока я не поселилась в Саванне, я не представляла себе, что такое гостиная. Теперь я призрак обученный, и настоящую гостиную признала сразу.
Бриджет взялась за тряпку и принялась отмывать окна.
— Зачем я здесь? — спросила я Кристофа. — Никто меня не слышит, поговорить со мной никто не может. Что я здесь должна увидеть и для чего?
Мы вернулись в комнату, где остались две женщины. Та, что помоложе, — дочь? — сидела на диване за вышиванием, а Эбби вытряхивала скатерть с бокового столика.
Молодой женщине уже давно пора было замуж, особенно в ту эпоху, но кольца у нее на пальце я не заметила. Она работала ссутулившись, не поднимая головы — характерная поза женщины, привыкшей прятаться от чужих глаз. В голубом, полинявшем от частых стирок платье, она казалась поблекшей на фоне темного дивана. Несмотря на робкий вид, вышивала она умело, быстрыми, уверенными стежками.
Эбби принялась вытирать пыль с часов на каминной полке. Женщины работали без разговоров, не обращая внимания, друг на друга, как будто каждая находилась в комнате в полном одиночестве. Эбби вышла в прихожую и поднялась вверх по лестнице. Молодая женщина, наклонив голову, прислушалась к звуку удаляющихся шагов. Всмотревшись в ее глаза, я вздрогнула от неожиданности. В глазах девушки скрывалась та же холодная уверенность, что и в усердном движении иглы. Она дождалась, пока шаги стихли, и вернулась к работе.
— Ну что ж, это явный тупик. Может, надо было проследить за Эндрю?
Молодая женщина на секунду вскинула глаза, и наши взгляды встретились; потом она вернулась к пяльцам.
— Слушай, ты заметил… — начала я.
В этот момент Бриджет пробежала через комнату, пулей вылетела на кухню. Хлопнула задняя дверь, раздались звуки рвоты. Молодая женщина покачала головой, сделала еще несколько стежков, потом замерла, прислушиваясь к шагам Эбби на втором этаже, снова повернула голову в сторону двери кухни. Бриджет продолжало тошнить.
Хозяйская дочь отложила рукоделие, поднялась на ноги и вышла в прихожую.
— Знаешь, она только что посмотрела прямо на меня, — сообщила я Кристофу и поспешила следом за молодой женщиной, он — за мной.
В прихожей она остановилась, заперла дверь на засов, повернулась и стала подниматься по лестнице.
— Эй! Подожди! — окликнула я.
Она, не останавливаясь, вошла в спальню, где Эбби застилала кровать. На стуле висели мужские брюки, на комоде лежали принадлежностями для бритья, а рядом таз для умывания, наполненный грязной мыльной водой. На полу лежал раскрытый чемодан.
— Вылей воду, Лиззи, — проговорила старшая женщина, — а то помощи от тебя никакой.
Лиззи не двинулась с места.
— Вчера я слышала, как дядюшка Джон разговаривал с отцом.
— Подслушивала?
— Говорят, отец собирается изменить завещание.
— Это его дело. Не твое.
Лиззи обогнула кровать и остановилась на другом конце комнаты, напротив Эбби.
— Ошибаешься, мое. Думаешь, мы с Эммой не знаем, что ты делаешь? Сначала уговорила отца разрешить твоей сестре пожить в доме на Четвертой улице, потом заставила передать дом тебе в собственность, а теперь дело дошло до нового завещания.
— Я ничего не знаю о завещании.
Лиззи подошла к окну и выглянула наружу, повернувшись к мачехе спиной.
— Значит, нет никакого нового завещания?
— Нет. Если бы твой отец его составил, непременно бы мне сообщил.
Лиззи кивнула, подошла к столу и взяла тазик с мыльной водой. Через несколько минут она вернулась с пустым тазом, и, не сказав мачехе ни слова, ушла в другую спальню.
Внизу снова хлопнула дверь. Я глянула в сторону комнаты Лиззи; похоже, ее запал остыл. Надо бы проверить, что творится внизу.
Бриджет все еще мыла окна в гостиной. Наверху раздались шаги, потом голоса. Бриджет приостановилась и бросила взгляд в сторону гостиной, будто голоса раздавались там.
— Помирились, — пробормотала она.
Подхватив ведро с грязной водой, она прошла к задней Двери. Во дворе выплеснула воду из ведра, смыв с земли следы рвоты, подошла к колонке и наполнила ведро.
— Сами качают воду? — поразилась я. — Как хорошо, что я родилась в двадцатом столетии.
— Еще через сто лет люди будут удивляться, что мы сами готовили еду, — пожал плечами Кристоф.
— Эти бы даже сейчас удивились, — кивнула я в сторону дома.
Мы вернулись обратно и услышали, как кто-то колотил в дверь. Бриджет бросилась открывать, потянула за ручку и чуть не упала от неожиданности, когда та не открылась. Подергав дверь изо всех сил, поворачивая ручку, служанка догадалась, в чем дело.
— Неужели заперта? — изумилась она, протягивая руку к засову. — В середине дня?
Стук стал громче. Бриджет все возилась с замком. Дверь неожиданно распахнулась, и бедняжка полетела на пол. С лестницы донесся смех.
— Ну, ты и шлепнулась! — раздался голос Лиззи. Эндрю вошел в дом, снял шляпу и протянул ее Бриджет.
Держа под мышкой белый сверток, он прошел в комнату и взял ключ с каминной полки. Лиззи, глядя на него, застегнула крючок на платье.