Я говорю ей обнять Ворона, и она обнимает. Чтобы быть рядом со мной, она обнимет теперь что угодно.
Между моих ладоней — тьма. И круг замыкается. Такой маленький круг.
Я разрезаю руку, и кровь течёт прямо в стакан. Я не сторонник красивых ритуалов.
Ворон пытается рисовать на полу приличествующие моменту знаки, но всё это не важно. Знаки — лишь маячки, помощники воли. Если я намерен сейчас пройти по клинку, мне не нужны уже ритуалы.
Почему я хочу этого для него? Хотя бы потому, что он пытался найти хоть какой-то путь в давящей серой обыденности. Большинство не хочет даже поднять головы.
И я кладу простой нож с чёрной пластмассовой ручкой поперёк той бездны, которую ему положено миновать. И соединяю ладони. И поднимаю глаза, чтобы увидеть стоящего надо мной Азараила, Ангела и Демона порога. И встречаюсь с пылающими глазами его, чтобы он узнал во мне проводника. И горю вместе с ним. Но, пока я горю, по тонкому лезвию ножа уходит в небытие душа моего нечаянного друга.
Всё.
Больше я ничего не могу для него сделать. Завтра эта дорога может не удержать даже меня. Завтра — будет поздно.
Я делаю вдох. Время слилось в один остановившийся миг, но дыхание освобождает его. И тьма усталости наваливается вдруг, как тяжёлая шуба из чёрной овцы. Но я превозмогаю усталость и ещё долго говорю с телом Ворона.
Наконец то, что остаётся от моего гостя, засыпает, оно даже мечется и кричит во сне.
Утром я отвожу его обратно. Пешком. Ещё не ходят трамваи. Я не хочу, чтобы случайные прохожие увидели его близко.
На работу попадаю невыспавшийся и разбитый. В обед (как быстро) звонит телефон, и какая-то женщина спрашивает:
— Вы такой-то?
И молчит в трубку.
— Отчего он умер? — говорю, чтобы не молчать.
— Сердце остановилось… Может, у вас сохранилось фото? Вы же снимали его для газеты? Нам очень нужно фото на памятник.
Женщина боится, я слышу. Боится осуждения так же, как и мёртвого уже мужа. Наверное, гражданского, иначе всё-таки не решилась бы мне позвонить.
Снимки… Он говорил мне тогда, что редакционный фотоаппарат не годится — будет испорчен или снимок, или камера. И я не удержался, снял.
— Да, — соглашаюсь я. — У меня есть его фотографии. Цветные, в хорошем разрешении.
И даже обещаю привезти.
— Прощание будет завтра, в недостроенной церкви рядом с домом.
Она плачет, но я не утешаю даже из вежливости. У него нет родственников. Ей достанется двухкомнатная квартира, ей есть за что страдать.
На следующий день вместо обеда еду в церковь.
Когда-то в нашем городе была всего одна раскрученная церковь. Теперь я сбился со счёта: так резво поспешает искушённый народ зарабатывать на вере деньги.
Церковь достроена больше чем на две трети. В ней холодно. Хорошо, что успели закрыть крышу.
На лавочке, у чёрного, как и при жизни, тела, сидит женщина лет сорока пяти, полная и неопрятная. Наверное, она плохо замечает сейчас, как и во что одета. На голове — чёрный платок.
Батюшка, увидев меня, маскируется за аналоем. Больше в церкви нет никого.
Я отдаю фото, сажусь на деревянную скамью, внимательно оглядываю неуютное помещение. Струганый пол, покрытый домоткаными половиками. Очень мало икон. Я фиксирую внутренний взгляд в правом верхнем углу, где часто тёмными, мучительными сгустками висят обрывки астральных тел умерших. Пусто. Ворон покинул нас, крылья его расправились перед смертью. А чёрное — не внизу и белое — не вверху. Всё иначе. Главное — не бояться, и бог примет тебя любого.
Пусто…
Я сделал всё правильно. Смертные слои души уже разложились. Фантомов нет. Углы, куда часто уходит негативный энергетический ком, — пусты.
Я поднимаюсь.
— У него не было друзей, кроме вас, — говорит женщина. — Это очень странно. Вы и он… Вы совсем другой.
Ну да, я — с другой стороны монеты. Но кто вообще знает, что такое настоящая дружба? Люди считают дружбой разделяемое в радости. Испытания они делят чаще всего с чужими.
Наверное, черноволосый красавец Ворон знавал многих женщин, но в горе последних дней с ним не побоялась остаться лишь эта.
Я касаюсь её руки и ухожу.
Священник испуганно смотрит мне вслед. На мне всё ещё лежит тень Азараила, Меченосца, Ангела света и Демона тьмы по совместительству.
Но это — не серый путь, который искал Ворон. Нет при жизни никакого серого пути. Как нет добра и нет зла. Есть великое сияние света. И мы летим к нему, как мотыльки на огонь костра. И нужно лишь суметь вовремя остановиться. Иначе свет сожжёт наши устремления в пепел, а пепел опустится в бездну. Чтобы когда-то начать всё заново.