Когда-то, много тысяч лет назад, во время Всемирного потопа, на гору мертвецов забрались 11 местных жителей, ханси. Но они не понравились Йетти, владыке Горы. И каждый день он сбрасывал вниз по одному пленнику. И в конце концов их осталось двое — мужчина и женщина. Женщина была так хороша, что грозный снежный человек дрогнул. И подарил жизнь ей и ее мужчине, за которого она слезно просила. Он собирался оставить красавицу жить у себя, но она улучила момент и сбежала вместе с любимым. И с тех пор озлобившийся Йетти убивает всех альпинистов, которые попадаются ему на глаза. Особая опасность грозит группам, в составе которых есть девушки.
Ну вот, йетти способен на нежные чувства, я так и думала. Если в древности ему понравилась хансийская дама, а это обычные чукчи, то уж при виде меня он вообще обалдеет. И подарит мне самоцветы. Какие там водятся — сапфиры, изумруды? Сапфиры звучат красивее. А изумруды лучше подойдут к моим зеленым глазам. Ладно, там выберу. Если предложат. Надо бы легенду для газеты покрасивее оформить. И подчеркнуть обязательно, что женщина-ханси, в которую влюбился снежный человек, была длинноногая, длинноволосая и зеленоглаза. Я знаю, что и Юрик, и Димка, и Эдик, и прочие желторотики будут представлять на ее месте меня.»
Я резко захлопнула дневник Лили. Нет, я не могла читать ее веселые записки, и тем более не могла отдать их нервному незнакомцу. Бедная, она только начинала жить, она была влюблена… Что же произошло там, на горе Мертвецов? Этого так никто и не узнал. Лиля погибла там, ее дневник был у меня, но и я знала не больше других.
Моя мама как раз должна была рожать меня, когда пришло страшное сообщение — ее старшая дочь Лиля погибла. Отец рассказывал, что он тогда впервые испугался за ее рассудок. Она плакала все время, пока ее везли в роддом, плакала навзрыд, безостановочно… И когда ей показали крошечную дочку, она все твердила сквозь слезы… Лиля, Лиля, я не отдам Лилю…
Я начала свою жизнь, не зная толком, кто я. Меня звали Ларой, но мать, глядя на меня, часто начинала плакать и звать Лилю. Да, потом я поняла, что она не в себе. Что ей надо лечиться. Но тогда, маленькой, я лишь чувствовала, что живу чужую, не свою жизнь. И все чаще во сне я видела вокруг блестящий, ослепляющий снег. Снежные волны, уносящие меня куда-то далеко, туда, где только отчаяние и страх, и нет никакой надежды. Чувствовала дикую резь в глазах, словно мне выжигали их, выжигали каленым железом, и от жуткой боли я тоже начинала плакать, просыпаясь на мокрой от слез подушке. И мать ни разу не подошла ко мне ночью, ни разу не попыталась меня успокоить.
Все вещи сестры так и остались в нашем доме. Ее, а не мои фотографии висели у нас на стенах, стояли в рамочке на старом буфете. Ее школьная форма, аккуратно разглаженная, висела на видном месте в шкафу. А меня словно и не было, словно я была лишь повторением, лишь тенью… Но хуже всего, что мне и самой постоянно казалось, что меня нет. По воспоминаниям матери, сестра была высокой блондинкой с пышной шапкой белокурых волос, веселой, заливающейся задорным смехом от любой шутки. Я же получилась невысокой, невзрачной, с темно-русыми прямыми волосами, застенчивой и неулыбчивой. Да и как я могла улыбаться, постоянно чувствуя себя кем-то другим? Я иногда вспоминала людей, которых никогда не видела. Мне постоянно снились кошмары: снег, только снежные сияющие кристаллы кругом, синие тени на снежном склоне, страшные крики рядом, а потом — резкая боль в выжженным огнем глазах. Просыпаясь, я слышала призрачный шум колес, девичий смех и чьи-то хмельные выкрики.
Я росла очень грустным ребенком. И моей единственной настоящей подругой была она, та, которой давно не было на свете. Но… она всегда была рядом, вернее, она была во мне. Но говорила со мной лишь тогда, когда я полностью теряла себя в настоящей жизни. И да, я думаю, что два раза она спасла мне эту жизнь.
В первый раз это было давно, в далеком детстве, но запомнилось мне навсегда. Я помнила, как я, пятилетняя крошка, играла с подружкой в теплой песочнице во дворе, возле нашего дома. Песочек был таким чистым, желтым, слегка влажным, и из него получались такие красивые куличики! Я лепила их с помощью пестрого игрушечного ведерка, а подружка набирала песочек в две формочки для печенья. На бортике песочницы вырастали все новые пирожки, которыми мы кормили друг друга, зверски разрушая их и сбрасывая обратно, в сильно раскопанный уже песок.