Я помолчал, размышляя. Если источник только Кузьмин, то откуда у Семенцова взялась тарелка? А если не он один, то кто еще? И что стоит в музее?
— Ладно, — наконец сказал я, — беру. По сто за штуку.
— Это вам не апельсины, — обиделся Кузьмин. — Где-нибудь на Западе, в туманном Лондоне за каждую такую по пятьдесят тысяч фунтов дадут.
— Ну так то в туманном и далеком… А здесь за кота в мешке… Ладно, по триста, а если подлинные, добавим еще по пятьсот на каждую, когда будут в сервизе.
— Там цена особая! — ухмыльнулся Иван Васильевич. — Впрочем, сейчас пока берите.
Мы тщательно упаковали тарелки, уложили в захваченный Юрой чемоданчик и расплатились.
Когда мы уходили, за дверью Армстронг пел «Блюз жестяной крыши».
Со Светланой мы увиделись на следующий день. И решили ехать. Дождь прекратился. Дороги за ночь немного подсохли. С грехом пополам, вернее со скрипом, по временам грозя развалиться, старый львовский автобус доставил-таки нас через долгие четыре часа в Светлозерск.
Светлана пообещала устроить нас на постоялый двор, то бишь в бывший «Дом колхозника», ныне именуемый гостиницей «Мир».
Мы с Юрой оплатили по двойному тарифу четыре койки и четыре тумбочки, стоявшие в номере, с условием, что никаких подселенцев не будет. Хозяйка постоялого двора не только сдержала слово, но каждое утро самолично приносила нам в номер четыре стакана довольно ароматного чая. А прожить нам здесь пришлось три дня!
На следующее утро явилась Светлана, которая жила у директорши музея, сказала, что Ольга Леонидовна приглашает нас в музей.
Мы еще раз выслушали историю коллекции, только с одним добавлением. Оказывается, когда Светлана делала опись, все экспонаты вынимались из витрин и фотографировались.
— Так что у меня есть цветное подтверждение моих слов, — победно сказала Ольга Леонидовна и вынула из шкафа пакет. Мы увидели пачку перетянутых резиной цветных фотографий, причем на каждой в уголке стоял номер экспоната.
— Здорово! — сказал я. — Кто же делал эти снимки?
— Местный фотограф, — сказала Светлана. — Он профессионал.
— А все-таки… — я помедлил, — может, все-таки попросить экспертов проверить парочку экспонатов еще раз. Ведь вы сами говорите, что сигнализация у вас аховая, да и пожар…
— Я уверена, что здесь все подлинное, — вспыхнула Ольга Леонидовна. — К тому же, — тихо добавила она, — экспертиза денег стоит.
— Это ерунда! Наша организация на то и существует, чтобы такие вещи делались в помощь музеям бесплатно, — горячо заверил я.
— Ну что ж… пошлем, пожалуй…
— Знаете что, — вдохновился я, — давайте наугад. Я просто ткну пальцем и все.
— Давайте, — без энтузиазма согласилась директорша. Мы пошли в зал, и я «ткнул» наугад в тарелки, хорошо мне знакомые по внешнему виду.
Светлана все это время молча стояла у витрины. Катушева отключила сигнализацию, вынула указанные мной экспонаты.
— Ну что ж, пошли. Я их упакую и сама отвезу в Москву.
— А может, я отвезу? — предложила Света.
— Да нет, Света, в данном случае лучше уж я сама, — вздохнула Ольга Леонидовна.
Выйдя из музея, мы с Юрой набрали всякой снеди и напросились к Ольге Леонидовне на обед, который, несмотря на некоторое общее пониженное настроение, прошел в довольно дружеской обстановке.
Глава пятнадцатая
Я понимал, что мне как коммерческому посланцу Михальченко в Светлозерске делать нечего, что каждый день, проведенный здесь, может вызвать у нашего директора множество недоуменных вопросов, но оправдывал себя тем, что, пытаясь установить истину в музее, помогаю Михальченко не попасть впросак.
Много, очень много вопросов возникало у меня.
Смущал пожар. Я слабо верил в версию шалости романтичных мальчишек.
Интересовала меня Светлана и ее отношения с Кузьминым.
Крайне интересовал упырь. Кто это или что это? Если призрак видели двое, это для угрозыска уже не призрак. И еще на множество вопросов хотелось бы найти ответ.
Возможно, придется говорить с Акимычем и просить прислать парочку следователей. Хотя выпускать дело из своих рук очень не хотелось.
Однако надо было уезжать.
Я повидался с Ольгой Леонидовной и твердо пообещал ей, что экспертиза в Москве будет безусловно бесплатной, к ней при этом не будет никаких недоуменных вопросов, и имя ее останется незапятнанным.
Со Светланой, к сожалению, мы попрощались довольно холодно, хотя я и напросился к ней в гости в Москве.
Уже выходя из музея, я, как бы вспомнив о чем-то незначительном, сказал: