* * *
До аптеки и обратно.
На трамвае и пешком.
Принимаю аккуратно
Все таблетки с молоком.
От бронхита до ангины
Тот трамвайчик держит путь.
В перерывах – час с малиной
И горчичники на грудь.
От ступени – до ступени.
В кулаке пирамидон.
Кот садится на колени,
А в ушах – трамвайный звон.
А лекарства помогают,
И горчичники пекут…
От трамвая до трамвая.
От простуд и до простуд.
* * *
Все из больницы
Видится желанней.
И будний день в окне –
Картиной в раме.
И отступают
Схватки и победы,
А наступают
Завтраки, обеды.
И день, и вечер,
И тоска о доме.
Халат на плечи.
Строчка в томе
Напомнит жизнь
Без суеты и позы,
В которой кровь
Соленая как слезы.
* * *
Иду вдоль окон.
Тороплюсь. И все же,
Нет-нет, и загляну в окно.
Их друг на друга нет похожих.
И, кажется, смотрю кино,
Где каждый кадр
За занавеской
Имеет подлинный сюжет.
Где вслед за рожицею детской
Ожжет угрюмым взглядом дед…
А мне, как зрителю, мешает
Стекла зеркальная броня.
Я отражаюсь. Я мелькаю.
И окна смотрят на меня.
* * *
И бабка, что курила “Беломор”,
И та, что рядом с нею восседала,
Покинули, покинули наш двор.
И на скамейке пусто стало.
И только девочка трех лет
Зовет беспечно: “Баба Сима!..”
Да белый свет. Да синий цвет,
Да желтый лист, летящий мимо.
* * *
Было густо – стало мало.
Было много – стало редко.
И в сторонку от вокзала
Вытянута чья-то ветка.
И гудит по ней устало
Одинокий старый поезд,
То, что было, с тем, что стало,
Совмещая в слове “Совесть”.
* * *
Что это? Горьких вишен
В этом году так много.
Что-то в моих деревьях
Сладость пошла на убыль.
Горечь дождей осенних
Вьелась в судьбу, в дорогу.
И пропитала землю,
И перешла на губы…
* * *
Городская река
С помутневшею сизой водой
Равнодушно течет
Сквозь июньский обеденный зной.
Берега заводские,
Рванувшись, застыли в прыжке.
Здесь скосили траву,
Лишь краснеют цветы в цветнике.
И, привычный к жаре,
Только тополь кивает вослед.
А под деревом –
С детской коляской
Задумчивый дед.
* * *
Бассейн искусственный.
И пара лебедей
Средь прочей водоплавающей птицы.
На месте белокрылым
Не сидится.
Плывут по кругу,
Веселя людей.
Плывут по кругу
И, душою всей томясь,
Все пробуют подрезанные крылья.
Чтоб снова ощутить
Свое бессилье…
А рядом – корм,
И убирает грязь
По совместительству
Служитель строгий,
Кляня судьбу
За вымокшие ноги.
И рядом –
Облака плывут, клубясь.
* * *
Нам бы пить с тобой вино
И поглядывать в окно,
Разговор вести о жизни,
О футболе…
Все равно.
Ну, а мы с тобой сидим,
Друг на друга не глядим.
Только дым от сигареты
Между нами.
Только дым.
* * *
Гостей принимать не умею.
Острю и смущенно краснею,
Включаю спасительный джаз.
А друг, что приходит не часто,
Он тоже быть гостем не мастер,
Вставляет лишь изредка “Да-с”.
Что делать. Пою его чаем
И чем-то еще угощаю,
Себя за неловкость корю…
Потом, когда дверь закрываю,
Все заново переживаю.
И с другом свободно болтаю,
О жизни легко говорю.
* * *
Сопрано и альты,
Басы и тенора…
Их помыслы чисты,
А песня, как игра,
Влечет их за собой
Сквозь сутолоку нот.
Судьбой или трубой
Завещан поворот,
Как поворот ключа
Скрипичного в боку…
По клавишам стуча,
То вверх, то вниз бегу.
* * *
Тянут, тянут лямку
Короли и дамки.
Ход вперед и ход назад.
Всюду чудится им мат.
Пешек, шашек суета,
Чемпионов маета.
И угрозы: “Ну, держись!”
Игры, злые, словно жизнь…
* * *
Глухо стукнут соседские двери.
За окном дальний лай задрожит.
В тишину надо прежде поверить,
А потом тишиною прожить.
Вечер с ночью затеяли прятки,
Ветер дереву шепчет стихи…
Залпом пью тишину. Без оглядки.
И часов ощущаю шаги.
* * *
Живу возле
собачьего питомника.
Стоит ночами
в окнах лай.
Как будто звуковая хроника
Житья-бытья
собачьих стай.
И человечий голос слышится
Так неожиданно в ночи.
И занавеска вдруг
колышется.
И сердце, как топор,
стучит.
Сон
Я вишу на своем волоске.
Я руками хватаюсь за крышу,
Но ломается жесть в кулаке,
И кричу я, но крика не слышу.
И пока не сорвался я вниз,