Где-то в час ночи меня вырывает из объятий беспокойного сна крик наверху, в стропилах мельницы. Резко вздрогнув, я открываю глаза. Несколько секунд я не могу понять, где нахожусь и что за крик мне послышался. Но потом медленно прихожу в себя и начинаю соображать.
Я в коттедже. Никаких убийц с топором поблизости не бродит. Кричала, скорее всего, сипуха – возможно, точно такая же, какую я порой наблюдала в поместье. И мои родители все так же мертвы.
Изо рта вырывается сдавленный звук. Только бы не зарыдать! Постепенно мое дыхание выравнивается. Зловещий совиный крик мне хорошо знаком. Как и скрипящие половицы старого дома или хаотичные холодные пятна, которые, казалось, возникали в нем ниоткуда. Эти мелочи заставляли мое сердце пускаться вскачь, но в действительности не были погибельными и не несли угрозы. Хотя мама всегда понимающе выгибала бровь и заявляла, что в дом опять наведались духи. Только мама выросла, выслушивая вместо сказок суеверные слухи о Бурден-Фоллзе. А я всю жизнь прожила в усадьбе, и ее скрипы, невнятные ворчания, а порой и зловещие крики для меня всего лишь часть ее очарования. Похоже, у старой мельницы тоже есть свои чары.
Я вылезаю из постели и поднимаюсь по шаткой лестнице этажом выше. Свет фонарика в моем телефоне бликует жутковатыми тенями, пока я вожу им по чердаку. Но проклятой крикливой птицы нигде не видать. Все тихо и спокойно. Мои ступни приземляются на что-то хрустящее. Таракан? Я шустро отскакиваю в сторону. Но это всего лишь совиная лепешка, или погадка.
Совиные лепешки – это то, что сова отрыгивает после заглатывания какого-нибудь маленького существа. Обычно они состоят из того, что птица не может переварить: костей, меха и прочих несъедобных вещей. Лепешка, хрустнувшая под моими ногами, очень старая, засохшая до белой корочки. А из разлома, образовавшегося под моей ступней, выглядывает идеальный крошечный череп. Наклонившись ближе, я освещаю его фонариком. Поначалу мне кажется, что это череп мыши, но затем я замечаю зубы. Они остроконечные, с удлиненными клыками. Больше похоже на череп хорька.
Он реально классный! Или был бы таким, не застрянь засохшая совиная лепешка между пальцами моих ног. Надо будет вернуться сюда утром. Посмотрим, получится ли очистить кости. Моя находка будет здорово смотреться на подоконнике.
Стряхнув остатки лепешки со ступни, я возвращаюсь в комнату. И понимаю: мне не уснуть. Я слишком разнервничалась. И вместо того чтобы опять лечь в постель, я усаживаюсь за стол и открываю блокнот. Но моя рука лишь машинально водит по листку (я даже не представляю, что именно она рисует), а взгляд снова устремляется в окно – на серебристую реку, петляющую на север к водопаду, мост Бурден, поместье и дом.
Дом… Увы, это больше не мой дом. Свет в его окнах не горит, и он расплывается пятном на фоне окружающего ландшафта. Еще миг – и я замечаю на мосту Бурден какую-то точку. Мелкую крапинку с такого расстояния. Но мне кажется, что она направляется по мосту к усадьбе. Я наклоняюсь ближе, оконное стекло под моим дыханием запотевает. Это она? Я поспешно протираю стекло рукавом. Но фигура уже исчезла.
Глава третья
Большинство выходных моя подруга Дафна работает на пару со мной в минимаркете при бензоколонке. Магазин называется «Подкрепись перед ездой», и его название рифмуется с «отъявленный факбой». Возможно, поэтому некоторые наши клиенты ведут себя по-скотски.
Отец Дафны высаживает ее из своей патрульной машины на передней парковке. Вероятно, по пути на работу. Подруга открывает дверь минимаркета, и в этот момент офицер Чавез, как всегда, включает сирену. А когда его дочь вскрикивает от испуга, разражается хохотом. Дафна входит внутрь, мотая головой. Ее темно-коричневая кожа пылает. И не только от холода.
– Он каждый раз меня подлавливает, – рычит подруга, становясь за кассой рядом со мной.
На самом деле отцовские розыгрыши совершенно ее не парят. Уж я-то знаю. Дафна очень близка с отцом (как я была со своим).
– И это по его вине я только что вляпалась в лужу, – продолжает бурчать подруга. – Глянь, что стало с моими любимыми сапожками!
Я опускаю глаза на рыжевато-коричневые кожаные сапожки. Да, они уделаны! Справедливости ради и в защиту офицера Чавеза должна отметить: у Дафны вся обувь любимая. Впрочем, я достаточно мудра, чтобы не указывать ей на это.
Дафна мастерски умеет обыгрывать поношенные вещи, которые она находит в магазинах секонд-хенда и онлайн. Она сочетает несочетаемые ретронаряды, но каким-то непостижимым для меня образом у нее это получается! Сегодня, например, на Дафне оранжевое цельнокройное платье 1960-х годов, красные шерстяные колготки и ее любимые сапожки. Два перекрученных хвоста, в которые собраны ее волосы, удерживает зеленый шелковый шарфик. Подруга также сама мастерит себе украшения, и сегодня на ней три ожерелья, сделанные (как я случайно узнала) из кусочков таймера для варки яиц, укулеле и лампы. Рядом с ней я – одетая во все черное, с глазами, подведенными под стать крыльям летучей мыши, и с обломанными и обкусанными ногтями – выгляжу просто жутко. Прямо-таки белый гот – я это сознаю.