В маршрутку село с десяток пассажиров. Водитель не очень хотел трогаться, пока блондинка с рискованным макияжем («боевой окраской», — краем глаза зацепил ее Олег) не произнесла короткую энергичную речь.
В дороге думается про всякое, бывает, и ни о чем — так смотришь в окно, движение убаюкивает, пролетают встречные машины, откатываются назад здания и кроны деревьев, заходят и выходят пассажиры, и ты на какие-то десять-двадцать минут чувствуешь себя почти бестелесным и бездумным созерцателем движения, свободным от обязанностей и дел, которые вскоре неизбежно вовлекут тебя в свой круг.
Олег сперва чувствовал себя именно так, свободным и беспристрастным наблюдателем, а потом, неизвестно почему и как, настроился на мысли, которые время от времени посещали его, требуя не столько ответов, сколько осознания нынешних реалий его существования.
Истекал третий сезон в местном театре. Казалось, все шло хорошо. Наконец он чувствовал себя не пришлым человеком, с главным режиссером поладили. Явных врагов в труппе не было, почти со всеми актерами нашел общий язык, наконец сквозь многослойное сито прошли документы на звание. Должен был бы чувствовать себя — после всех зигзагов в личной и профессиональной жизни — человеком, который твердо и уверенно стоит на ногах, но, если взглянуть беспристрастным глазом, все же это ощущение основывалось на песке: ни собственного жилья, ни семьи, ни приличного постоянного заработка — ибо что эта актерская ставка, пусть хоть и поддерживаемая партизанскими, как он их называл, концертами?
Руководитель их курса в столичном театральном институте, эрудит, ироничный и требовательный ВВ, как его называли студенты, статный шатен с карими глазами, в основном печальными, не раздавал авансов будущим служителям Мельпомены и Талии.
— Почувствуйте себя способными стать на одну ступень с мастерами прошлого или нынешнего времени — опамятуетесь и подумайте, может, это признак mania grandiose. Держите равновесие. Никто не знает, у кого в рюкзаке за спиной или в сумке на молнии тот маршальский жезл, которым вы, случается, грезите во сне или всерьез. Возможно, его там нет. Но это не основание для преждевременных разочарований или, не дай Господи, зависти. Профессия, вы ее выбрали, одна из древнейших и самых коварных. И одновременно — одна из самых усладных. Не стройте себе воздушных замков. Не рассчитывайте на самодостаточность так называемого таланта. Вы все талантливы, наедине с собой можно и нужно мечтать. Но жизнь предложит такие испытания, что под силу волу, а не ахалтекинскому холеному жеребчику. Девушкам легче, а вот ребятам…
Тогда Олег рискнул:
— Амазонок у нас — море.
Руководитель курса как будто не услышал идиотской фразы, но спустя время (ибо дурного смеха было с избытком) сказал:
— Кентавров тоже. Амазонки их презирали.
И теперь Олег слышал тогдашний спокойный голос ВВ, хотя прошли годы, но неслышная никому пощечина не забылась, потому что никто не знал, какой подтекст был в этих словах. ВВ любили. Он курил «Беломор», не признавал другие табаки, может, и лучшие, даже когда находил исчезающую марку и наслаждался, примяв мундштук, раскуривая папиросу.
— Это мне из Ленинграда прислал бывший выпускник нашего учебного заведения. Удивительное дело: мы привыкаем к тому, что уходит в непроницаемые чащи истории. Нет, не истории, а прежнего образа жизни и выживания. А запах настоящего табака остается…
Что-то было беззащитное и неприступное в руководителе их курса.
Маршрутное такси ехало себе, водитель соблюдал все правила движения, Олег старался не быть сентиментальным, но все равно — разве остановишь то, что вспомнилось?
ВВ всем помогал в так называемом трудоустройстве.
— Профессия актера — это не диплом, — говорил он на прощание своим уже бывшим студентам. — Да хранит вас собственная совесть.
Олег узнал о том, что ВВ уже нет, от однокурсницы. Она нашла его, актера провинциального театра, знала, где он сейчас, потому что любила когда-то, как может любить девушка, которую он сделал женщиной, не понимая всерьез, что делает.
— Как? — только и смог сказать Олег, бросил телефонную трубку, извинился перед дежурной, позвавшей его с убогой репетиции, попросил у режиссера, человека с незаурядными амбициями, разрешения несколько дней отсутствовать и отправился в Киев.