ах. За меня всегда говорили мое лицо и жестикуляция, она часто обращала на это внимание. «Игорь Владимирович, да перестаньте вы трогать волосы. Грязными будут!», - говорила она. Или же: «Вы не боитесь, что если все время опускать глаза, ваши очки могут упасть?». Сама же она упорно не замечала, что сидит вся красная и трогает мочку уха. Но однажды, провожая ее зимним вечером домой, я спросил: когда ей исполнится восемнадцать? Она странно с прищуром посмотрела на меня, а потом, улыбнувшись, ответила: - В июле, четвертого числа. - Я понимаю, предложение не очень заманчивое... - Господи, я вел себя так, будто рекламирую старый, потрепанный «Жигуль». - Но, Настенька, я давно хотел сказать... Понимаете, вы мне не равнодушны... То есть... я люблю вас. Выходите за меня. - И даже сейчас вы не перешли на «ты». Сколько можно! - весело сказала Настя и забрала свой портфель у меня из рук. - А я тоже вас люблю, Игорь Владимирович, я согласна! - воскликнула она и побежала в сторону своего подъезда. У двери она развернулась и помахала мне рукой. - До завтра! - прокричала моя невеста. - До свидания. Стой, Настя, ты помнишь, что завтра контрольная? - Ой, да ну ее! - дверь за ней закрылась, а я так и остался стоять на месте, будто врос в землю и бормоча что-то неразборчивое. Мы были счастливы. Но рано радовались. Родители Насти, узнав о наших отношениях, устроили скандал. Они давно готовили ей жениха: молодого красивого курсанта танкового училища, сына директора текстильной фабрики. Я - бедный учитель истории, конечно, не подходил. Меня обвиняли в злоупотреблении служебным положением и чуть ли не в педофилии, хотели уволить с работы, а то и посадить. Но конфликт уладили и перевели ее в другой класс, там, где я не преподавал. Наши занятия и прогулки прекратились. Я не хотел портить ей жизнь, и мы даже не разговаривали, только обменивались приветствиями при встрече. Она помрачнела. Ее редко можно было увидеть в обществе подруг. Всегда веселая Настя Власова теперь сидела одна где-нибудь в коридоре и зубрила даты сражений. Когда я появлялся поблизости, глаза ее были на мокром месте. Она даже смотреть не хотела на меня, отводила взгляд. Так продолжаться больше не могло. - Анастасия, Игорь Владимирович просил вас подойти к нему после урока, - передал ей в тот день мой коллега и друг Владимир Михайлович. В кабинет постучали: - Войдите! - она вошла почти неслышно и встала у меня за спиной. Я долго делал вид, что проверяю тетради, не хотел видеть ее укоризненный взгляд, который ощущал на затылке. Наконец, я не выдержал: - Понимаешь, Настенька, я думаю, твои родители правы. Я бедный учитель, ты еще слишком юна. Мы поспешили. Ты точно найдешь себе кого-нибудь, я знаю. И, прошу тебя, не расстраивайся так. Я не могу видеть твои слезы, - я повернулся к ней. Она покраснела от злости и, казалось, готова была задушить меня. - Как же вы не понимаете! Мне наплевать на мнение родителей! Мне на все наплевать! Я люблю вас, Игорь Владимирович и хочу стать вашей женой! А давайте... - она всхлипнула, - давайте убежим! Тайно распишемся и уедем куда-нибудь. - Ну куда мы убежим, глупышка? - я улыбнулся, хотя больше всего мне хотелось тогда разрыдаться. - Да куда угодно, главное, подальше отсюда. Хоть в Сибирь! Я покачал головой и встал. - Нет, нельзя. Твои родители правы. Ты вырастешь, окончишь институт, станешь археологом, выйдешь замуж за офицера. А я... я буду преподавать. Навещай меня иногда, договорились? - я хотел обнять ее, но она в гневе отпрянула. В этот момент Настя оступилась, упала и ударилась виском об острый угол стола. Я ничего не смог поделать. Смерть наступила мгновенно. Мне стало страшно. Я закрылся в кабинете и сидел возле нее, не осознавая, что случилось. Я даже не ощущал горя, настолько все быстро случилось. В кармане что-то звякнуло, и мне в голову пришла странная мысль. Это были ключи от школьного подвала. Туда давно никто не заходил и я складывал там книги. Дождавшись ночи, я вышел из кабинета вместе с моей мертвой невестой на руках. В подвале я отодрал несколько половиц, завернул тело в остатки старой шторы. Настя была еще теплой и, казалось, просто спала у меня на руках. Только струйка крови застыла на виске. Меж тем руки уже начали холодеть, а ногти почернели. Передо мной лежала девушка, которую я любил, которая еще пару часов назад дышала, училась, мечтала стать археологом и верила, что однажды именно я отведу ее под венец. Я нашел лопату и выкопал неглубокую яму, где ее и похоронил. А на следующий день ее начали искать, но, конечно, не нашли. Никому бы и в голову не пришло, что тело находилось здесь. С того дня я перестал быть педагогом. Я начал ненавидеть детей. Я не мог вести у десятого "Б" и смотреть на опустевшую вторую парту первого ряда. Особенно я не любил девочек. А на выпускном вечере я все вспоминал, как Настя в деталях описывала свое платье, которое она так и не надела. Я вышел подышать воздухом и не заметил машину. Так я стал хромым и окончательно перестал нравиться ученикам. Подумать только, мне шел всего лишь двадцать седьмой год. Я часто проводил время в подвале и скоро об исчезновении моей Насти пошли слухи, мало чем отличавшиеся от правды.