Даже если я теряю рассудок — что очевидно, ведь я только что видела призрак своего парня, — доктор Московиц последний человек, который сможет мне помочь. Однако спорить с родителями бессмысленно. Доктор Московиц учился с моим отцом в Йеле, и, судя по всему, диплом Йеля значит, что его обладатель не ошибается. Никогда.
Мама зажимает пальцами переносицу.
— Я просто пыталась быть милой.
— Мило было бы не заставлять меня идти к доктору Московицу.
— Бэйли, а у меня есть выбор? Ты не в порядке и отказываешься идти на поправку.
Ее прямота выбивает из колеи и немного охлаждает мой пыл. Я падаю обратно на подушку. Потом, перевернувшись на бок, снова хватаю плюшевого медведя и сворачиваюсь калачиком. Матрас слегка прогибается под маминым весом — она тоже ложится и обнимает меня.
— Я не знаю, как еще помочь тебе, милая. — Ее голос дрожит.
Проявление нежности возвращает чувство вины. Я люблю свою маму и чувствую себя просто ужасно из-за того, что заставляю ее и всю нашу семью переживать, но сейчас я в растерянности. Она просит меня сделать то же, о чем просил Спенсер — двигаться дальше. Но как? Это кажется невозможным.
— Я уничтожена, мам, — шепчу я, эгоистично прижимаясь к ней, хотя чувствую, что не заслуживаю ее терпения. — Он ушел на небеса и забрал с собой мое сердце.
— Нет, не забрал. — Мама расчесывает пальцами мои волосы. Как будто я маленькая, но я не прошу ее перестать. — Твое сердце разбито, но оно все еще там. Ты сможешь исцелить его, Бэйли. Возможно, на нем останутся шрамы, но оно сможет биться как раньше. Стоит лишь постараться.
Надеюсь, она права.
Вместо того чтобы пойти за мороженым, мы долго лежим и молчим. Платье мамы, конечно же, мнется, но если это и беспокоит ее, то она не подает вида.
— Твоя сестра хочет проехаться по магазинам на выходных, купить платье для осеннего бала. Пожалуйста, поехали с нами? Мы подберем тебе идеальное платье.
В моей груди все сжимается. Я боялась осеннего бала с первого учебного дня. Как будто прочитав мои мысли, мама говорит:
— Мне кажется, тебе стоит поехать.
От одной только мысли о танцах меня начинает тошнить. Когда я не отвечаю, мама больше не поднимает этот вопрос.
— Может, тогда хотя бы поможешь выбрать платье сестре? Ты же знаешь, она тоже о тебе беспокоится.
Беспокоится? Или злится? Джулия завидует тому вниманию, в центре которого я оказалась после гибели Спенсера. Я стараюсь не винить ее, но ее отношение ко мне сводит с ума. Она расстроена из-за внимания, которого я никогда не просила и не хочу. Не уверена, что посягательство на ее день шоппинга с мамой поможет проблеме, но сказать «нет», когда мама так отчаянно хочет, чтобы я вышла из дома, я не могу.
— Хорошо, я поеду. Но на сам бал не пойду. Только не после того, что случилось в прошлом году.
Мама расслабляется от облегчения и вознаграждает меня еще одним крепким объятьем.
— Ничего. Я рада и этому.
Глава 4
Больницы не входят в список моих любимых мест. Они наполнены болью, болезнями, печалью и смертью. Люди пытаются замаскировать удручающую атмосферу, окрашивая стены в успокаивающие тона, но никакими пастельными красками не скрыть уродливую правду. К примеру, в комнате для посетителей, где я сейчас нахожусь, есть симпатичная мультяшная роспись с изображением зеленого цветущего луга. Но даже глядя на большое желтое солнце и ярко-голубое небо на стенке, я все равно понимаю, что эта комната для людей, которые пришли навестить своих умирающих родственников. Скорее всего, своих умирающих детей — учитывая столь детский декор.
В основном, доктор Московиц занимается неизлечимо больными пациентами — отсюда и встреча в больнице. Полагаю, именно поэтому он никогда не испытывал ко мне особой симпатии. Я же не умираю, как большинство его пациентов, а значит, просто драматизирую.
— Должен признать, мне грустно снова видеть тебя у себя, — говорит он, усаживаясь в мягкое виниловое кресло напротив дивана, на котором сижу я. — Я надеялся, что тебе станет лучше, но твоя мама говорит, что дела идут хуже. — В его голосе слышен вопрос, но по взгляду понятно, что сам он уже все решил.
— Просто у меня был плохой день, а мама приняла все близко к сердцу.
Я не уверена, что сама в это верю, но это неважно. Доктор Московиц определенно не верит.
— Вот как?
Он откидывается на спинку кресла и закидывает ногу на ногу, чтобы положить блокнот на колено и делать заметки. Действие требует серьезных усилий. Это чудо, что он с ним справляется.
— Я звонил в школу и разговаривал с твоими учителями. Идет только вторая неделя, а большинство из них уже заметили проблему.
Он листает заметки в блокноте.
— Вялая, незаинтересованная, отстраненная, рассеянная, отдалилась от сверстников, не выполняет задания, успеваемость ниже, чем в предыдущие годы... — Он делает паузу, давая мне возможность отреагировать, но если он не собирается задавать прямые вопросы, то я буду молчать. — Это не признаки «плохого дня». И даже не признаки нормального горя. Боюсь, причина кроется в более глубокой проблеме, которую мы не смогли определить. А пока я хочу оградить тебя от действия препаратов. Они делают тебя слишком безразличной. С этого дня тебе следует сократить дозу вдвое.
Я киваю. Лично меня устраивает безразличие, которое дают антидепрессанты, но спорить бессмысленно. После этой встречи он даст моей маме рекомендации, а она уж проследит, чтобы я их выполнила.
— Очень хорошо. — Он делает глубокий вдох и что-то строчит в блокноте. Потом, прищурившись, глядит на меня, готовый проанализировать каждое мое слово, эмоцию или движение. — Может, есть что-то связанное с происшествием, о чем ты не рассказывала до сих пор? Что-то, что мешает тебе двигаться дальше?
Что-то вроде чувства вины, потому что мой парень мертв из-за меня? Но я не озвучиваю эту мысль. Не собираюсь обсуждать это с человеком, которого не выношу.
— Вы имеете в виду смерть моего парня?
На круглом лице доктора Московица приподнимается бровь.
— Мы уже проговаривали это. Такая потеря…
— Доктор Московиц, вы когда-нибудь теряли любимого человека? — Я не выдержу от него еще одну банальность. Не сегодня. — Было такое, чтобы вы встречались с человеком в течение двух лет, любили всем сердцем, а потом этот человек умирал?
— Нет, мне посчастливилось избежать подобной утраты. У меня нет жены или подруги, но я представляю, насколько это…
— Нет, не представляете! — срываюсь я. — Не нужно сидеть здесь и рассказывать мне, что я должна чувствовать, когда вы понятия не имеете, через что я сейчас прохожу. Говоря, что я не испытываю эмоций, или что я не должна их испытывать, вы не убираете эти эмоции, а просто отбиваете желание слушать что-либо от вас.
Доктор Московиц застывает от удивления. Да, эта вспышка мало похожа на мое обычное «говори-ему-то-что-он-хочет-услышать-чтобы-побыстрее-уйти» поведение. Но у меня действительно был плохой день. Я держусь на волоске.
Ему требуется минута на то, чтобы опомниться, и еще как минимум три, чтобы написать о моей вспышке гнева роман. Отложив наконец-таки ручку, он складывает ладони «домиком» около рта. Видимо, раздумывает, как действовать дальше.
Я кошусь на часы на стене. Прошло всего пятнадцать минут этой пытки. Хочется застонать. Одно хорошо: сегодня доктор Московиц может уделить мне только двадцать пять минут вместо обычных пятидесяти.
— Почему бы тебе просто не рассказать мне о том дне? — наконец спрашивает он. — Может быть, теперь, спустя столько времени, ты увидишь эту ситуацию другими глазами?
— О чем тут рассказывать? Мы пошли на вечеринку. Спенсер слишком много выпил, решил поехать домой, а потом перепутал гигантский ствол дерева с пустой дорогой. — Это всего лишь около двадцати процентов правды, но ничего больше ему не вытянуть из меня.
Доктор Московиц, как всегда, не может не задать дополнительный вопрос.
— Почему вы были пьяны?
Я стискиваю зубы и перед тем, как ответить, делаю вдох.
— Я не была пьяна, — огрызаюсь. — В тот вечер я не притрагивалась к алкоголю. Я не пью.
Никак не отреагировав на мою враждебность, доктор Московиц перефразирует свой вопрос:
— А почему выпил Спенсер?
Я пожимаю плечами, молясь о том, чтобы мое лицо оставалось бесстрастным.
— Была вечеринка. На вечеринках подростки пьют.
Но доктора Московица не одурачить.
— Но ведь ты не пила. И судя по тому, что я узнал о тебе, ты не из тех девушек, которые встречаются с парнями, не разделяющими их стандарты. Выпивка на вечеринках была обычным явлением для Спенсера?
Я разрываюсь между ложью и защитой чести Спенсера. И Спенсер, как всегда побеждает.
— Нет, Спенсер не был таким. Он не особо любил вечеринки и почти никогда не пил. А если и пил, то никогда не напивался. Он был хорошим парнем.
— Я тебе верю, — быстро отвечает доктор Московиц.
Поняв, что мое тело натянуто как струна, я пытаюсь расслабиться. Доктор Московиц, вне всяких сомнений, заметил мое защитное поведение и позже подвергнет его детальнейшему анализу.
— Тогда, Бэйли, скажи мне еще раз. — Он не даст мне сорваться с крючка. — Если обычно Спенсер не пил, то почему в тот день он действовал столь нехарактерным для себя образом? Уровень алкоголя в его крови был опасно высок. Случайно так не напиться. Как ты думаешь, почему он так поступил?
Я точно знаю, почему он так сделал. Из-за Уэса. Из-за меня.
— Это была вечеринка в честь футбольной победы. Мы выиграли, когда Спенсер забил победный гол с сорока восьми ярдов. Это был рекорд штата. Той ночью был его звездный час. Может, он просто хотел это отпраздновать.
Сложно сказать, знает ли доктор Московиц о том, что я лгу. Ну, не совсем лгу. Рассказанное — чистая правда, но Спенсер напился не из-за этого. Причина, по которой он уехал и разбился насмерть, в другом.