Он поднял упавшую ручку — свой лучший красный фломастер. Было похоже, что им поработали. И тут что-то бросилось ему в глаза. Лист бумаги, лежавший поверх тетради с заданиями, был исписан красным фломастером. Но не его почерком. Он взял листок в руки. В нем было что-то ужасно знакомое. Неужели опять?
А написано было вот что:
«Скажи родителю: чтобы найти укравшего трубку, берутъ сито, подвѣшиваютъ его къ ножницамъ, и стоитъ назвать имя вора, какъ ножницы повернутся. А еще можно с помощью кристадда. Къ великому моему неудовольствiю, вижу, что многiе въ городѣ взялись за мое дѣло, сулятъ найти воровъ и врачевать берутся. И в самомъ домѣ семь есть ашина, указующая, будетъ ли днеь солнечнымъ. Такъ что дѣл у насъ с тобой будетъ много».
Внизу страницы была сердитая приписка:
«А гусиное перо твое никуда не годится».
Джеймс присел на кровать, потому что ноги у него внезапно ослабели. Он трижды прочел написанное. Тим между тем уснул в полоске солнечного света, лежавшей на полу. А Джеймс крепко задумался и пришел к некоторым выводам. А именно, что утром, когда он встал, послания не было, что оно написано позже, но не отцом, не Эллен, потому что оба они спустились вниз раньше него и ушли из дома, не поднявшись еще раз в спальни.
Так что или его мать разыгрывает над ним затейливую шутку — такую затейливую, что для этого ей надо было бы совершенно сойти с ума, — или в доме побывал кто-то еще. От этой мысли стало немного жутко.
И еще: Тим, который стал теперь лаять в пустоту; и стуки в комнате, где никого нет.
Джеймс тщательно сложил листок и спрятал его в бумажник, где хранил различные важные вещи вроде старых программ, входных билетов и свидетельств из школы плавания. Потом он сошел вниз в глубокой задумчивости.
Всю первую половину дня миссис Харрисон и Джеймс провели за разборкой сарайчика, вытаскивая из него всякую рухлядь. Сарайчик предназначали под мастерскую и кладовую. Это был, пожалуй, даже не сарай, а скорее часть дома, так как он был сложен из того же камня и прилегал к дому, хотя старая шиферная крыша давно провалилась и была заменена рифленым железом. Миссис Харрисон предположила, что здесь когда-то держали корову.
Работа оказалась менее скучной, чем ожидал Джеймс; в сарае нашлись разные интересные вещи: очень старые, громоздкие мышеловки, старинные садовые инструменты сложной конструкции и непонятного назначения, календарь времен первой мировой войны и даже (о, радость!) каска и противогаз. К Джеймсу постепенно возвращалось хорошее настроение. Он попытался осторожно зондировать свою мать: громко заговорил о сите, ножницах и кристаллах и спросил, как пишется «врачевание». На все это она никак не реагировала, только попросила не болтать неизвестно о чем, а делать порученное дело.
Наконец он спросил как бы между прочим:
— Кстати, мам, никто у нас не побывал, пока я ходил в аптеку? Никто не заскочил? И случайно наверх не забрел?
— Нет, никто не заскакивал и не забредал. Погрузи, пожалуйста, все это на тачку и свали в мусорную кучу. Нет, лучше вырой там яму и все зарой.
Рытье ямы заняло почти всю вторую половину дня. В качестве профессионального копателя ям Джеймс взялся за дело всерьез. Яма получилась отличная, глубокая, а вскоре оказалось, что он раскапывает чью-то очень старую мусорную свалку; ему попадались осколки фарфоровой и глиняной посуды, множество мелких костей и обломки глиняных трубок. Одним из преимуществ проживания в доме, который уже много лет был обитаем, является обилие чужого мусора, а это очень интересно. За какой-нибудь час Джеймс извлек на свет целую вереницу осколков домашней посуды, от винных бутылок восемнадцатого века и викторианских чайных чашек с цветочным узором до современного бело-голубого фарфора от Вулворта. Кости также следовало рассортировать; большая часть их явно осталась от давних воскресных обедов или была зарыта про запас какими-нибудь предками Тима; но Джеймс надеялся, что хоть некоторые могли быть человеческими. Наконец он решил, что яма готова, и подвез тачку к ее краю, чтобы опрокинуть туда содержимое. Уже приготовясь это сделать, он заметил, что из боковой стенки ямы торчит изогнутая проволока. Он нагнулся и дернул за нее; посыпалась земля, и показались дужки старинных очков. Он оглядел свой трофей с большим удовольствием. Стекла не сохранились, но оправа была цела. Она была из тонкой ржавой проволоки с очень маленькими ободками, несколько похожими на очки, полученные от государственного здравоохранения, какие носил Саймон. Джеймс положил очки в карман.