До города было две мили, и мы с полковником, Филимором и Мориарти решили идти пешком. Нужно заметить, что в те времена пройти несколько миль для сельского жителя труда не составляло. Это теперь в Лондоне все разъезжают в красивых экипажах, даже если нужно всего-то на другой конец улицы.
Мы вышли из дома и неторопливо двинулись по тропинке. Но не одолели и двадцати ярдов, как полковник, бросив взгляд на небо, заявил, что забыл взять зонтик и что он сейчас же вернется. Хозяин аббатства поспешил обратно к дому, переступил через порог — и исчез бесследно.
Мы терпеливо прождали несколько минут. Потом Мориарти сказал: если пойдем дальше потихоньку, полковник нас догонит. Но когда мы дошли до ворот, я забеспокоился: старика все еще не видать. Я убедил остальных остановиться и подождать у ворот. Прошло еще десять минут, и мы решили вернуться и узнать, что же задержало полковника.
Зонтик стоял в стойке. Полковника нигде не было. Я позвонил в звонок, и спустившийся Мелоун поклялся, что полковник ушел с нами и не возвращался. Он был совершенно уверен в этом. Беспрестанно ворча, слуга направился в спальню хозяина. Я прошел в кабинет. Вскоре искали уже по всему дому (Джек Филимор и Мориарти тоже вернулись узнать, в чем дело).
Тут из подвала вышла леди Агнесса, со слегка растрепавшимися волосами, со списком в руке. Услышав, что отец пропал, она пришла в сильное волнение, и Мелоуну пришлось принести ей бренди.
Она сказала, что из винного погреба ничего не видела и не слышала. Мориарти вызвался обыскать и погреб, чтобы довести осмотр дома до конца. Я попросил Филимора позаботиться о сестре и отправился вместе с Мориарти. Какую бы неприязнь ни питал я к этому человеку, исчезновение полковника не могло быть делом его рук: он ведь вышел из дома вместе с нами и с нами же ждал у ворот.
Разумеется, осмотр погребов ничего не дал. Они были огромные — можно спрятать целую армию. Но из холла в помещения, где хранилось вино, вел единственный коридор, и в подвалы невозможно было попасть, минуя его, а значит, Агнесса непременно увидела бы вошедшего. Никакой разгадки исчезновения полковника Джеймса Филимора я найти не мог.
Я провел в Тюлифане еще неделю, пытаясь прийти к какому-то выводу. Местная полиция в конце концов прекратила поиски. Мне пора было возвращаться в Оксфорд, к тому же было очевидно, что ни Агнесса, ни Мориарти в моем присутствии больше не нуждаются. С тех пор я получил лишь одно письмо от Джека Филимора — с почтовым штампом Марселя, оно пришло через несколько месяцев.
Как оказалось, через две недели на столе полковника нашли прощальную записку, в которой говорилось, что он не может больше выносить присутствия призрака в Тюлифанском аббатстве. Не желая дожидаться страшной смерти в день своего пятидесятилетия, он решился покончить с собой. К записке прилагалось новое завещание, согласно которому имение отходило к Агнессе как подарок в честь предстоящего бракосочетания, а дом в Стивенс-Грин — Джеку. Филимор писал: хотя все это выглядело весьма странно, а доказательств смерти отца не было никаких, он не стал оспаривать завещание. Позже я слышал, что это решение он принял вопреки совету своего адвоката. Видимо, Джек Филимор не хотел получить свою долю проклятия. Он пожелал сестре счастья и отправился миссионером в Британскую Восточную Африку, а через два года был убит в каком-то мятеже. Даже не дожил до пятидесятилетия.
А что же Агнесса Филимор? Она вышла замуж за Джеймса Мориарти, и имение перешло к нему. Через полгода Агнессы не стало. Мориарти повез ее на островок Бегиниш, чтобы показать столбчатые базальты, вроде тех, что составляют «Мостовую гигантов». Паром затонул, и Мориарти был единственным, кто выжил в этой трагедии.
Он продал Тюлифанское аббатство какому-то американцу и переехал в Лондон, где стал вести беспечную жизнь богатого джентльмена и вскоре промотал все свое состояние. Чтобы вновь разбогатеть, он прибегнул к махинациям. Я недаром назвал его Наполеоном преступного мира.
Что касается Тюлифана, американца ожидал неприятный сюрприз: несколько лет назад Земельная лига добилась радикальных реформ в управлении крупными земельными владениями, и в Ирландии начались войны за землю. Именно тогда в наш язык вошло новое слово — «бойкот», после того как Земельная лига подвергла остракизму Чарльза Бойкота, управляющего имением лорда Эрна у озера Лох-Маск. Американец уехал из Тюлифанского аббатства, которое, оставшись без хозяина, превратилось в руины.