Я лег в постель и принялся размышлять, что делать в сложившихся обстоятельствах. Рассказать дону Дионисио все, что видел и слышал? Конечно, не немедленно, потому что в этом нет необходимости; но утром. Довольно деликатная тема для разговора с ганадеро[16]. Преступник его родственник; к тому же я раскрою поведение дочери, что, конечно, ей не понравится. Не понравится и ее возлюбленному. Таким образом, со всех сторон я вряд ли мог ожидать благодарностей за свое вмешательство. К тому же какие у меня доказательства, что этот человек замыслил убийство? Я сам был убежден в его намерении убить Гиберто Наварро, если появится хоть малейшая возможность. Но если его обвинить, он легко найдет какое-нибудь правдоподобное объяснение своего странного поведения – скорее всего выставит меня насмех. А потом постарается отыскать возможность убить меня! Однако опасения не должны мешать мне выполнить то, что явно является моим долгом. К тому же молодой мексиканец мне нравился – красивый энергичный парень, джентльмен с головы до ног. Поэтому я решил, что по крайней мере его предупрежу об опасности. Приняв такое решение, я уснул.
Глава III
Охота на «тигра»
Повинуясь приказу, мой слуга поднял меня на рассвете, говоря, что завтрак уже накрыт в сала де комер[17], а лошадь моя оседлана. Он принес мне извинения дона Дионисио, который уже уехал по какому-то делу, но сообщил, что обещанный проводник будет ждать меня у передних ворот.
Легкий мексиканский завтрак – десайуна – состоит обычно из чашки шоколада и какого-нибудь печенья; второй завтрак, гораздо более плотный, бывает не раньше полудня. Я не думал, что увижу за завтраком донью Беатрис. Ее действительно не было; не было и никого другого. И хорошо: я испытывал бы странные ощущения, если бы пришлось завтракать с еще одним членом семьи – мажордомом. Но мне сказали, что он уехал очень рано. И никто не знал куда.
Быстро позавтракав, я приготовился выезжать. Лошадь я нашел во внутреннем дворе, в конюшне для кабаллос де люксо[18]. Сев в седло, я выехал со двора и у передних ворот увидел человека, тоже верхом, одетого в живописный костюм мексиканского ранчеро, со всеми его звенящими украшениями. Это был обещанный проводник. Он застал меня врасплох, обратившись ко мне по-английски:
– К вашим услугам, капитан. Я тот, кто должен отвести вас на Зачарованную гору.
– Соотечественник? – спросил я.
– Да, капитан. Меня зовут Джо Гринлиф.
– Джо Гринлиф! – всокликнул я, узнав имя знаменитого обитателя равнин. – Неужели это вы?
– Я, и никто другой – не лучше и не хуже.
– Лучшего мне и не нужно; я рад иметь такого проводника. Я слышал о вашем мастерстве, мистер Гринлиф.
– О, ничего особенного, капитан; нечем похвастать. Да и вообще говорить не о чем: мы ведь идем всего до Зачарованной горы. Эта любопытная вершина почти на виду – была бы на виду, если бы между нами не были запутанные хребты. Наш путь как раз идет через них.
– Ну, во всяком случае я рад находиться в обществе соотечественника. Я ожидал, что мой проводник будет…
– Скотовод! – прервал он со смехом.
– Вот именно, – подтвердил я, – и поэтому приятно разочарован. Но как вы оказались в Коагуиле?
Мы поехали, и житель равнин принялся рассказывать. Он был на одном из фортов фронтира, где с ним случайно встретился дон Дионисио, и «ганадеро янкиадо», прослышав о его мастерстве охотника, пригласил его в качестве такового в свое поместье. Местность вокруг Лас Крусес изобиловала тиграми [ягуарами] и львами [кугуарами], которые производили опустошительные набеги на молодняк скота, и у Гринлифа был контракт на уничтожение их – короче, он стал тигреро поместья.
Он рассказывал о себе много интересного, поэтому время проходило незаметно, и вскоре мы оказались в хребтах, о которых он упоминал. Он хорошо описал их: посреди равнины неожиданно возник настоящий хаос перепутанных вершин, конических, продолговатых или с широкими основаниями, и тропа вилась между ними, поворачивая на все стороны света. Судя по пластам лавы, я мог определить, что вершины эти вулканического происхождения; в сущности во многих из них были кратеры потухших вулканов; склоны их поросли редкой растительностью, которая еще больше усиливала впечатления опустошенности.
Теперь я понял, что без проводника не преодолел бы эту пересеченную местность. На твердой сухой почке, усеянной вулканической пемзой и шлаком, ни следа дороги или тропы, и путник, не знакомый с этой местностью, может ездить кругами, пока не заблудится окончательно и не погибнет. Но он или его лошадь погибнут не от голода, а от жажды: в этом лабиринте Плутона нет никакой воды.
Примерно час мы пробирались через эту горную пустыню и наконец увидели впереди просвет. Гринлиф воскликнул:
– Вот что мы ищем!
Я посмотрел в том направлении, куда он указывал, хотя в указании не было необходимости. Перед нами расстилалась широкая равнина, на запад и восток она уходила миль на двадцать, а на север и юг – еще дальше. У восточного ее горизонта поднималась одинокая вершина, той разновидности, которые мексиканцы называют мезу, с плоским верхом и почти отвесными склонами. Солнце миновало зенит, и его косые лучи падали на обращенный к нам склон, отражаясь тысячами искр, о которых я уже слышал. Это была Серро Энкантадо.
Мы уже собирались двинуться к ней, когда Гринлиф, посмотрев на землю перед ногами своей лошади, удивленно вскрикнул и заметил:
– Следы лошади! И совсем свежие! Хотел бы я знать, кто здесь проезжал!
Я увидел, что он разглядывает полоску наносного песка, на которой отчетливо видны были следы лошадиных копыт.
– Может, это дорога на Сан Джеронимо? – спросил я, припомнив вчерашний разговор.