— Полагаю, могли бы.
— Ну, тогда на этом месте я закончу рассказ и отправлю вас в свободное плавание, — доброжелательно сказал Джордж Мансайпл и откинулся на спинку кресла. — Предложил бы начать с допроса меня, не забывая ни на минуту, что мои ответы могут быть ложью.
Тиббет заставил себя быть суровым.
— Это не игра, майор, — ответил он. — И не кроссворд.
— Кроссворд? — Мансайпл был шокирован. — Я никогда ими не увлекался. Не понимаю, откуда у вас мысль о моем пристрастии к кроссвордам.
Генри вздохнул.
— Оставим это. Расскажите о Реймонде Мейсоне и о своем столь сильном мотиве убить его.
— Вам это может показаться неубедительной причиной, инспектор, — ответил Мансайпл, — но этот человек меня преследовал, в том числе и в суде. Пытался выжить из моего собственного дома.
— Выжить?
— Конечно, я не могу доказать, но это было слишком очевидно. Начал он вполне цивилизованно: откликнулся на мое объявление о Лодже. Я решил, что Мейсон — весьма достойный человек. Помог ему переоборудовать Лодж и все такое. Потом, ни с того ни с сего, год назад, он пришел ко мне и сказал, что хочет купить вот этот дом и сделал крайне заманчивое предложение. Когда я отказал ему, Мейсон принялся время от времени повторять свое предложение. Я снова и снова ему говорил, что дом не продается ни по какой цене. Наконец, сосед начал вести себя несносно. Боюсь, у нас произошла неприятная сцена.
— Позвольте спросить, — поинтересовался Генри, — почему вы так решительно были настроены против продажи?
— Продать этот дом? Этот дом? — Майор был возмущен. — Подобное не может рассматриваться ни сейчас, ни когда-либо в будущем. Я лучше умру с голоду — и Вайолет тоже. — Заметив несколько скептическое выражение лица инспектора, он добавил: — Наверное, будет лучше, если я объясню. Но придется начать издалека.
Глава 4
Джордж Мансайпл задумался.
— Даже не знаю, с чего именно. Наверное, с моего деда — отца Директора. Он был первым Мансайплом, приехавшим сюда из Ирландии. Настали тяжелые времена, ему пришлось продать фамильный дом в Килларни и приехать в Англию на поиски счастья. Как это ни смешно, но он его нашел. К моменту смерти мой дед был состоятельным человеком, и отец получил очень приличное наследство. Я о деньгах, конечно. Ни дома, ни земли тогда не было. Отец всегда испытывал серьезную потребность обустроить здесь, в Англии, семейное гнездо, но у него не имелось оснований для такого поступка. Он был холостяком, а ко времени получения наследства — директором школы в Кингсмарше, где ему предоставлялся дом. Поэтому за ним и закрепилось прозвище — Директор.
— Вы хотите сказать, что до смерти своего отца он был холостяком? — уточнил Генри.
— Да, конечно. И большинство народу считало его убежденным холостяком. Но как известно, если падать, то серьезно. Когда ему было лет под пятьдесят, он съездил на каникулы в Ирландию и вернулся оттуда с невестой вдвое моложе себя. С моей матерью.
Образовалась пауза. Майор разжег трубку, потом выдвинул ящик стола, достал ретушированную фотографию и протянул ее Тиббету с застенчивой гордостью отца, показывающего фото своего первенца.
На фотографии изображена молодая женщина, смущенно стоящая возле большой аспидистры. Осиная талия, волосы собраны на макушке, затейливое шелковое платье украшает небольшой турнюр, низкий вырез прикрывает кружевная косынка-фишю. Поверх последней красовалось ожерелье из камней в форме миниатюрных папоротниковых кустов, под цвет сережек. Она была необычайно хорошенькой — со смелой, почти заигрывающей улыбкой на полных губах. Заметный контраст, заметил про себя Генри, с суровым взором Огастеса Мансайпла.
Майор будто прочитал направление его мыслей.
— Странный был брак во многих отношениях, но, полагаю, идеально счастливый. Боюсь, Директор избаловал жену. Он любил делать ей роскошные подарки — но поскольку он мог себе это позволить, какой тогда вред?
Мансайпл посмотрел на инспектора агрессивно, будто бы тот принялся критиковать его отца за щедрость.
— Насколько я могу судить, вреда никакого, — ответил Генри.
— Верно, никакого. Совсем никакого, — согласился, смягчившись, Мансайпл. — Ну так вот, прежде всего он купил для нее этот дом. Сам он, разумеется, должен был в течение семестра жить в школе, так что матери приходилось разрываться между Кингсмаршем и новым домом. Расстояние всего несколько миль, как вы, вероятно, знаете. Мы, дети, жили здесь весь год под надзором нянек и домоправительниц. Отец любил Крегуэлл-Грейндж, он был для него на первом месте — если не считать семьи.