— И вы хотите смыть позор, открыв страшный секрет его юности, объясняющий всё. Полагаю, страшный секрет связан с сексом.
— Вы очень проницательны, — сухо ответил он.
Тут надо было бы снова повесить трубку, но он разбудил во мне любопытство, желание понять пределы его нахрапистости и самодовольства. Прямо не объявляя войны, он твердо двигался вперед, его голос ясно указывал на готовность к бою, он словно повторял меня на той же стадии развития. Казалось, Климан копировал (или, что еще больше соответствовало ситуации, сознательно высмеивал) мой стиль движения к цели в те времена, когда на старте стоял я. Все то же самое: бестактная категоричность бурлящего соками жизни молодого самца, ни грана сомнения в точности своих выводов, слепая самоуверенность и окрыляющее сознание посвященности в самое важное. Жесткость императива. Готовность преодолеть любое препятствие. Величие великих дней, когда не отпугивает ничто и ты всегда действуешь правильно. Впереди цель, ты атакуешь, и всегда прав, прав только ты, ты один. Неуязвимый мальчик чувствует себя мужчиной и рвется на сцену в страстном желании сыграть главную роль. Что ж, пусть играет. Расхлебывать-то ему.
— Ну не будьте же так враждебны, — говорит он, но в голосе не слышно озабоченности. — Позвольте мне растолковать вам всю значимость этой истории в том виде, как она мне представляется, проясняя случившееся с ним, писателем, после того, как он оставил Хоуп и начал жить с Эми Беллет.
Слова «оставил Хоуп» вызвали у меня разлитие желчи. Я понимал его: бескомпромиссность, резкость, разъедающий вирус сознания своей правоты (он, видите ли, снизойдет до объяснений), но все это еще не означало, что я должен ему доверять. Что кроме слухов и сплетен стояло за этим «оставил Хоуп»?
— Это тоже незачем объяснять, — сказал я.
— Основанная на документах критическая биография способна воскресить память о Лоноффе и вернуть ему должное место в литературе двадцатого века. Однако его дети не хотят со мной разговаривать, его жена — чемпионка Америки среди долгожителей, у нее альцгеймер, разговаривать она не в состоянии, а Эми Беллет больше не отвечает на мои письма. Я писал вам, но и вы не ответили.
— Не помню, чтобы я что-то получал.
— Письма были отправлены на адрес вашего издателя. Это казалось правильным способом выйти на человека, живущего, как всем известно, замкнуто. Конверты возвращались нераспечатанными. Со штампом: «Вернуть отправителю. Незатребованные письма больше не принимаются».
— Это нормальная услуга. Ее окажет любой издатель. Узнал об этом от Лоноффа, когда был в вашем возрасте.
— И эти слова на штампе — формулировка Лоноффа?
Я промолчал. Формулировка и вправду принадлежала Лоноффу — я не смог бы ее улучшить.
— Я собрал много сведений о мисс Беллет. Хочу их проверить. Но источник должен быть стопроцентно надежным, и я обращаюсь к вам. Вы с ней в контакте?
— Нет.
— Она живет на Манхэттене. Занимается переводами. У нее опухоль мозга. Если рак начнет прогрессировать прежде, чем я с ней еще раз поговорю, все ей известное будет утеряно. А она может рассказать больше любого другого.
— А зачем ей рассказывать больше любого другого?
— Послушайте, старики ненавидят молодых. Это давно всем известно.
Невзначай, походя он высекает искру мудрости. Прочитал где-то о борьбе поколений, услышал о ней от кого-то, делает вывод на основании прежнего опыта или сейчас вдруг почувствовал это на собственной шкуре?
— Я просто пытаюсь вести себя как ответственный человек, — добавляет Климан.
Теперь причиной разлития желчи становится слово «ответственный».
— А вы приехали в Нью-Йорк не ради Эми Беллет? — спрашивает он. — Вы ведь упомянули Билли и Джейми о ком-то, кто болен раком.
— Я вешаю трубку и прошу больше не звонить.
Четверть часа спустя позвонил Билли и извинился за бестактность, допущенную ими с Джейми. Он не предполагал, что наш разговор конфиденциален, и они сожалеют о неудобствах, которые мне причинили. Климан только что позвонил и рассказал, какой неудачный оборот принял наш разговор. Когда Джейми училась в колледже, у них с Климаном был роман, они до сих пор дружат, и она не посчитала нужным скрывать, кто откликнулся на газетное объявление. Билли сказал, что теперь он, конечно, понимает: это была непростительная ошибка, но ни он, ни Джейми никак не могли предвидеть моего категорического нежелания общаться с биографом Э. И. Лоноффа, писателя, как всем известно, глубоко мною почитаемого. Далее он заверил, что они, безусловно, не повторят своей ошибки и больше не обмолвятся о том, с кем совершили обмен, но что я должен понимать: стоит мне въехать в их квартиру, и вскоре все их знакомые неизбежно узнают, кто там поселился, как узнают и то, что они перебрались в мой дом…