Лечение коллагеном не дало никаких результатов, и, когда я сообщил об этом в клинику утром в день выборов, ассистентка врача посоветовала мне записаться на повторную процедуру в следующем месяце. Если наступит улучшение, вы просто от нее откажетесь, если же нет, мы введем коллаген еще раз.
— А если опять не поможет?
— Повторим снова. В третий раз иглу вводят не через уретру, а через швы, наложенные после удаления простаты. Всего лишь укол. Под местной анестезией. Полностью безболезненно.
— А если и это не поможет?
— Не надо загадывать так далеко, мистер Цукерман. Давайте двигаться потихоньку — шаг за шагом. Не теряйте надежды. Все, что мы делаем, приносит пользу.
Казалось бы, неприятностей, связанных с недержанием, и так с лихвой, но нет, ты еще должен вытерпеть этот позор обращения с тобой как с восьмилетним упрямцем, отказывающимся от ложки рыбьего жира. Но так оно и бывает, когда преклонных лет пациент не хочет покоряться неизбежному страданию и потихоньку двигаться к могиле. В этих случаях на руках врачей и сестер оказывается ребенок, которого уговаривают — ради его же блага — взять себя в руки и набраться мужества на трудном, последнем этапе пути. Во всяком случае, повесив трубку, я ощущал это примерно так. Остатки гордости испарились, я был на пределе сил и понимал, что неважно, буду я слабо бороться или сразу же сдамся, игра проиграна.
Что больше всего удивляло меня в первые дни прогулок по городу? То, что бросалось в глаза, а именно мобильники. У нас в горах мобильная связь не работала, но и в Атене, где она действовала, я редко видел прохожих, беспрерывно говоривших что-то в телефон. В Нью-Йорке, который я помнил, люди, идущие по Бродвею и что-то бормочущие себе под нос, бесспорно, относились к разряду помешанных. Что же такого произошло за минувшие десять лет, что вдруг появилась уйма вопросов, требующих безотлагательного и непрерывного, на ходу, обсуждения? Куда бы я ни пошел, и навстречу мне, и в одну со мной сторону все время шли люди с мобильниками. Водители за рулем прижимали их к уху. Таксист, когда я остановил его, разговаривал по мобильной связи. Меня, часто не открывавшего рта целый день, особенно занимало, что же такого случилось с людьми, что они предпочли непрерывные разговоры по телефону обычной ходьбе, короткому отключению от суеты, чувственному слиянию с улицей при помощи зрения, слуха и бесконечного множества мыслей, которые пробуждает в нас большой город. По моим ощущениям, улицы выглядели теперь смешными, а люди — нелепыми. Но было в них и что-то трагическое. Забыв, что такое разлука, они неизбежно обрекали себя на тягостные последствия. В чем это выражалось? Привыкнув к тому, что связь можно установить в любую секунду, они, если это не удавалось, сразу же начинали нервничать, злились и гневались, как одураченные божки. Я понимал, что тишина давно перестала быть фоном и в ресторанах, и на эскалаторах, и в парках, но внутреннее одиночество создавало безграничную тягу быть услышанным и в то же время равнодушие к невольным свидетелям разговора. Меня, чья жизнь по большей части пришлась на эпоху телефонных кабинок с добротными, плотно закрытыми дверями, так впечатлила эта выставленность напоказ, что в голове даже забрезжил замысел рассказа о Манхэттене, ставшем зловещим ульем, где все шпионят друг за другом и каждый под колпаком у собеседника на другом конце провода, хотя звонящие набирают номер в любой удобной для них точке уличного пространства и уверены в своей полной и неограниченной свободе. Я понимал, что, просто набросав в уме такой сценарий, невольно протянул руку тем чокнутым, что орали еще на заре промышленного производства: машина — враг человечества. И все-таки я ничего не мог с собой поделать: для меня оставалось загадкой, как можно полагать, что с тобой все в порядке, если добрую половину дня ты ходишь с телефоном возле уха. Нет, эти приспособления явно не прибавляли интеллекта основной массе общества.
И, конечно, я обращал внимание на молодых женщин. Да и могло ли быть иначе? В Нью-Йорке все еще стояла теплая погода, и их одежда не оставляла возможности сохранять равнодушие, как бы я ни пытался подавлять желания, кардинально ослабленные уединенной жизнью через дорогу от царства дикой природы. Наезжая в Атену, я видел, как щедро, не чувствуя страха или стыда, выставляют себя напоказ теперешние студентки, но там это не оглушало, и, только попав в Нью-Йорк, где женщин в сотни раз больше и возрастной диапазон гораздо шире, я с завистью обнаружил, что такое отношение к одежде открыто демонстрирует желание не только вызвать взгляды, но и при первом же удобном случае с готовностью раздеться. Возможно, правда, что так это выглядело только в глазах мужчин, отягощенных теми же, что и у меня, проблемами. Может быть, я толковал все превратно и это был просто сегодняшний стиль. В моде такие вырезы топов и такой силуэт, и, хотя женщины, которые дефилируют по улицам в обтягивающих футболках и укороченных шортах, выставив на обозрение грудь и голые животики, и выглядят предельно доступными, на самом деле это просто видимость — для всех, не только для меня.