Через час Токи уже стоял в очереди. Перед ним было пятеро, и, когда привратник, как и обычно, опоздав, встал у дверей в пять минут восьмого, все они, движимые надеждой, слегка подались вперед. "Прошу прощения — следующий!" — сказал привратник первой троице, зеленым юнцам-старшеклассникам в одинаковых черных очках, старомодных саржевых черных костюмах и шляпах "Blue Brothers". Приятели тут же исчезли, а страж откинул шнур перед высокой, ослепительной кореянкой, с черными волосами до колен и куда более короткой красной юбкой, и затем объявил: "Прошу прощения — следующий!" — идущей за ней необыкновенно грудастой иностранке в парике всех цветов радуги и красной футболке, на которой большими кривыми буквами напечатано было "Samuel 22:45". Следом шел Токи.
Мелко переступая обутыми в гэта ногами, он почувствовал пронизывающую насквозь дурноту. Казавшаяся блестящей идея выдать свою рабочую униформу за маскарадный костюм представлялась теперь настолько нелепой, что он мечтал об одном: провалиться сквозь землю, а потом снова вынырнуть, но уже на пороге собственного дома. Сгорая от стыда, в ожидании неотвратимого "Прошу прощения — следующий!" он тупо смотрел себе под ноги и даже не сразу понял, что привратник уже говорит с ним.
— Совершенно неповторимый облик, — сказал тот по-японски со своим трансильванским акцентом. — Что-то вроде средневекового мачо, этакой разновидности самурая-пирата. Какого черта вы сразу так не оделись? Проходите, дружок, вы допущены!
Музыка была оглушающе громкой. Басы, казалось, завладели ритмом тела Токи, и он, не отдавая в этом отчета, начал дышать "на три четверти". "Будь / жив /будь / жив", — гремело усиленное стереосистемами тремоло из "Bee Gees", потому что весь вечер был посвящен сегодня музыке семидесятых.
Токи стоял шестым в очереди, и до него впустили всего одну претендентку, но зал уже был набит, как платформа на линии Яманотэ в час пик. Токи впервые осознал, что для знаменитостей с их окружением существовал где-то отдельный вход. Теперь все ясно, подумал он. Конечно, привратник мог заворачивать сколько угодно шушеры, рвавшейся к заветному шнуру, — зал все равно будет заполнен под завязку, а веселье бить ключом.
Кто-то налетел прямо на Токи. "Ститте!" — пророкотал мужской голос, и, оглянувшись, Токи увидел прямо перед собой массивное, красновато-коричневое лицо легендарного профессионального игрока в бейсбол, известного потрясающими пассами из-за спины, обманными бросками, по балет-ному красивыми прыжками, быстрыми проводками мяча по краю и философскими комментариями после игры.
— Простите, — пискнул по-английски Токи, млея от знаменитого лица, сверхъестественного роста и платинового блеска костюма из чистого шелка. Гигант американец улыбнулся, и каждый из безукоризненных зубов блеснул, словно квадратная сверкающая луна.
— Все в полном порядке, — сказал он добродушно и, коснувшись огромным пальцем банданы в горошек, добавил: — Классная повязка, парень, — и, повернувшись, отошел.
Мне нужно было подарить ее ему, подумал Токи. Бандана здорово смотрелась бы на бритом черепе. Сдернув платок с головы, он минуту его разглядывал, но потом испугался, что если разрушит костюм, обеспечивший ему вход, то вынужден будет уйти, и заново повязал тэнугуи— закрыв лоб, как это делают повара во время приготовления суши.
Чувствуя себя бестелесным и прозрачным, словно медуза, плавающая в чужом мире славы и моды, Токи очень обрадовался, когда напирающая толпа оттеснила его куда-то в угол. Оказавшись рядом с высоким черным лаковым столиком, окруженным красными лаковыми же табуретками типа тех, что ставят у стойки бара, Токи сел на одну из них и огляделся. Он никогда не бывал в Саду Тигрового Бальзама, никогда не читал "Ада" Данте и, хоть иконография буддизма и давала живое трехмерное представление о топографии Преисподней, не был знаком и с ней. Поэтому убранство "Ада" (ночного клуба), поражавшее и много повидавших светских невеж, и приобщенных к тайнам знатоков сравнительной демонологии, явилось для Токи самым невероятным из зрелищ, когда-либо разворачивавшихся перед его глазами.