Это Цукико, думал он. Волосы, металлом отливающая одежда, род занятий, нет, это не может быть совпадением.
— Почему вы так смотрите? — с оттенком осуждения спросила девушка. А потом уже мягче прибавила: — Разрешите представиться, меня зовут Яёи.
Вслушиваясь в ее голос, Токи все-таки понял, что это не Цукико.
— Меня зовут Токиюки Каминари, — сказал он, низко поклонившись, и, подчиняясь внезапному импульсу, рассказал своей новой знакомой о встрече с женщиной-лисой.
Он боялся, что она рассмеется в ответ или обидится на мелькнувшее у него подозрение, но Яёи просто шагнула вперед и очень серьезно посмотрела ему прямо в глаза. Ее нельзя было назвать особенно хорошенькой, но лицо было милым, а золотистая кожа — теплой; в глазах светились ум и дружелюбие.
— Мне тоже приходилось сталкиваться с лисицами, — сказала она. — Но сама я не лиса. Просто покрасила волосы хной, потому что мне надоело всегда быть одинаковой. — Поколебавшись, она откинула челку и показала у самых корней черную, как воронье крыло, полоску. — А что касается костюма, то его подарила мне одна из постоянных покупательниц. Она дизайнер, у нее в студии огромный аквариум, и ей пришло в голову, что новый наряд сможет помочь моему бизнесу. Я никогда не думала, что стану заниматься торговлей на улицах, но мой брат погиб, разбился на мотоцикле, и больше некому было продолжить дело. Если вам нужны еще доказательства, что я не лиса, — улыбнулась она шаловливо, — то приходите сегодня вечером в гости: я покажу свои детские фотографии и познакомлю с моими родителями.
— Да, я с удовольствием, — ответил Токи, понимая, что ему дела нет, лиса она или еще какое-нибудь сверхъестественное видение, только б не исчезала и не оставляла его одного.
— Кхм, а сегодня чудовищно жарко, — продолжал он. На самом деле воздух был восхитительно прохладным и свежим, но Яёи сразу же поняла, куда он клонит.
— И в самом деле ужасно жарко, — сказала она. — Я с радостью выпила бы чего-нибудь холодненького.
Они поставили рядом свои тележки со стеклянными боковинками, и золотые рыбки из тележки Токи принялись, шевеля прозрачными хвостами, с удивлением рассматривать младенца-карпа из тележки Яёи. А их хозяева пошли вниз по холму, высматривая кафе и оживленно болтая. "Вам нравится Эдогава Рампо? И мне тоже". "Вы любите стряпать? И я люблю". "Вы живете в Роппонги? А я в Мото-Адзабу, пешком дойти можно. Если, конечно, вам захочется…"
Они прошли мимо лавки, где продавали суши. На прикрепленном к двери темно-зеленом куске материи — норен — выписаны были названия предлагаемых яств, причем иероглиф в слове "суши" имел вид извивающегося утря. На пороге, рядом с цветочным горшком, из которого, оплетая бамбуковый шест, поднимались пурпурные цветы-звездочки, лежала рыжая гладкая толстая кошка с колокольчиком на обвивающей шею красно-золотой ленточке, в точности соответствующей по цвету тому амулету, что Токи когда-то купил себе в синтоистском храме. Наклонившись, Яёи погладила кошку.
— Привет, Кити, — сказала она и, повернувшись к Токи, добавила: — Я люблю кошек. У нас их три: все толстые и чудовищно избалованные.
Присев на корточки, Токи мягко спросил кошку: "Мяу?" Та поднялась и потянулась, упираясь в землю сначала передними, а потом задними, поразительно гибкими лапами. Три из них были в белых носочках, а хвост распускался пушистым веером. Токи судорожно глотнул, узнавая все эти приметы, а кошка глянула ему прямо в глаза, и он понял, что в этот раз не ошибся. Здесь перед ним представала в теперешней инкарнации та самая собака-девушка-лиса. Но, даже охваченный радостью, оттого что его подруга, почти возлюбленная, жива и благополучна. Токи не чувствовал и следа былой романтической увлеченности таинственной Цукико. Он улыбнулся кошке и украдкой показал ей вытянутые вперед два пальца (победа!), а она подмигнула в ответ — совершенно не по-кошачьи.
Двое торговцев золотыми рыбками двинулись дальше, к полосатой палатке, в которой располагалось кафе, называемое (по-английски) "Восхитительный мир пирожных и кофе". Немного помолчав, Яёи вдруг сказала:
— Знаешь, я зуб даю: эта кошка тебе подмигнула.
— О! У тебя живое воображение, — ответил Токи. — Мне это в женщинах нравится.
Когда они подошли к кафе, Токи, по-европейски наклонив голову, как Элберт Финли в "Томе Джонсе", распахнул дверь, пропуская Яёи вперед, а входя за ней, обернулся и бросил взгляд на оставшуюся за спиной улицу, но медно-рыжей кошки там уже не было.
Эпилог
Суеверия — это поэзия нашей жизни.