Постоянная занятость помогла ей пережить первые недели после возвращения в Лондон. Пару раз она звонила матери в Эпплби-хаус и сообщила ей свой новый адрес. Кейт собиралась наведаться в город. Но от Мэллори не было ни слова. Полли понимала отца и даже испытывала облегчение от этой вынужденной разлуки. Девушка скучала по нему, но теперь хорошо знала, какой опасной была постоянная безоговорочная поддержка Мэллори — эмоциональная, психологическая и финансовая — всего, что она говорила и делала. Это была не его вина. Отец любил ее и очень хотел, чтобы она была счастлива. Но Полли на собственном горьком опыте убедилась, что наши представления о счастье редко уживаются с мудростью.
Она уже получила ссуду на оплату последнего года учебы и упорно отказывалась брать деньги у родителей. Память о нанесенном им ущербе продолжала мучить ее. Конечно, обещание возместить потерянное за годы работы в Сити было чисто риторическим, но, по крайней мере, она могла получить диплом с хорошими оценками. Все, больше никаких прогулов, никаких наркотиков и никаких биржевых спекуляций.
Особенно биржевых спекуляций. Полли не потеряла решительности и честолюбия, но изменилась в главном. Алчность ушла, а вместе с ней и желание плутовать. Теперь ложь и мошенничество казались ей отвратительными. «Острое лезвие», которым она так гордилась прежде, разлетелось на куски и ремонту не подлежало.
Но какой бы разительной ни казалась происшедшая с ней метаморфоза, Полли прекрасно знала, что «дамасского обращения»[141] не случилось. Альтруистической жилки в ней нет и, возможно, никогда не будет. Она не собирается тратить свой ум и образование на помощь бедным и убогим в пределах своего микрорайона. Кому, как не ей, знать, чем кончаются такие вещи?
Билли Слотер не выходил у нее из головы. Полли пыталась забыть его, выдернуть оставленное им жало, но со временем поняла, что это невозможно. Ей то и дело казалось, что Билли входит в «Калипсо», хотя от бара до Сити было далеко. Полли понятия не имела, где живет Слотер, и это только усиливало ее тревогу. А вдруг в Найтсбридже[142], на Слоун-сквер[143] или, еще того хуже, в одной из роскошных, умопомрачительно дорогих вилл, напоминающих свадебные торты и расположенных буквально в двух шагах от Кингс-роуд?
Иногда по вечерам Полли становилась перед большим зеркалом в хозяйской спальне и репетировала, как будет себя вести, когда они встретятся. Вежливо, спокойно и бесстрастно. Надменно поднимала и опускала брови, но однажды не выдержала и рассмеялась. До сих пор смеяться над собой ей еще не приходилось.
Но все эти репетиции оказались тщетными. Билли Слотер не пришел в бар. Более того, она не видела и не слышала его весь последний год учебы в ЛШЭ. Его имя не упоминали даже в самом центре Сити, на Грейсчёрч-стрит, где она стала работать после получения диплома. А когда Полли набралась мужества произнести его сама, Билли никто не мог вспомнить. В конце концов Слотер приснился Полли в виде злого духа, которого создал некий благодетель и направил к ней, дабы наставить на путь истинный. Эта уверенность не оставила ее и при свете дня. Теперь Полли хорошо понимала, каким человеком она стала бы, если бы их встреча не состоялась.
Если бы кто-нибудь спросил Роя Приста, где он живет в данный момент, он не знал бы, что ответить. Но это его не волновало. Все придумала миссис Крудж — конечно, с его помощью. План был на все случаи жизни. Когда Рою выпадала ночная смена, Карен спала в Данроуминге, куда он приходил после работы. Дорис и Эрнесту не хотелось, чтобы он возвращался в пустой дом. В другие дни он сажал Карен в школьный автобус, а ближе к вечеру девочку встречал кто-то из Круджей. Уик-энды Рой и Карен проводили то у себя, то у них. Конечно, воскресный ленч проходил в бунгало. Остальное время распределялось примерно поровну.
После окончания покраски и отделки Рэйнбоу-Лодж превратился в картинку. Часть выходного дня Рой тратил на наведение порядка в доме и на заднем дворе. Надо было отдать должное Эрнесту; его помощь оказалась неоценимой. Поскольку его собственный сад с сараем, маленьким, но симпатичным флигелем и вольером был в образцовом порядке, Эрнест радовался любой возможности, как он выражался, «запачкать ногти». Мистер Крудж принес ежегодник «Ридерс дайджест», и они с Роем определили, какие растения нужно посадить сейчас, а какие могут подождать до весны. Эрнест предложил посадить несколько отростков малины и нарциссы. После очистки участка земли и вскапывания его они умывались и шли промочить кишки в «Лошадь и гончих».
На первых порах Рой чувствовал себя неловко. Он стоял с кружкой в руках и говорил только тогда, когда ему задавали вопрос. Но постепенно начал осваиваться. Боясь малейшего спора, он соглашался с любым мнением собеседника. Когда речь заходила о футболе, Рой начинал заводиться, но остальные делали то же самое, так что все было в порядке. В прошлую среду он даже сыграл в дартс.
Он продолжал исправно платить за Рэйнбоу-Лодж, рассудив, что если кто-то хотел на него капнуть, то уже сделал это. Чем дольше он жил там, не задерживая арендную плату и заботясь о доме, тем больше прав на него имел. Если его заставят съехать — что ж, это будет скверно, но не станет концом света, как он думал совсем недавно.
Потому что теперь у Роя была семья. Он твердил себе это каждый раз, ложась спать в комнате, которая теперь ничем не напоминала спальню Авы.
— У меня есть семья, — снова и снова бормотал он. Иногда даже во сне. Рой верил себе все больше и больше, пока через несколько лет не убедился, что это чистая правда.
В свой срок королева-мать ее величества королевы Елизаветы покинула эту землю. Эсмеральда Футскрей, тут же узнавшая об этом от своего духовного проводника, испустила громкий клич «миллион лучей света навстречу Вашему Величеству!», сама прыгнула на пролетавший мимо луч и помчалась за ней следом.
Джордж, окунавший в ванночку с клеем зубчатый замок, связанный им в подарок ребенку на день рождения, слышал крик, но не обратил на него внимания. Мать всегда кричала. По любому поводу. Когда начинала подгорать корица. Когда бренди попадал на больную десну. Когда начинали шипеть сосиски, жарившиеся на плите. Так, словно это была катастрофа. А сама вчера опрокинула миску с перьями, и ему пришлось наводить в комнате порядок.
Честно сказать, Джордж обнаружил в себе некоторую жесткость, и это открытие оказалось довольно приятным. Он уже не так быстро бегал на каждый ее зов. Точнее, не бегал вообще. А иногда и вовсе не приходил. Делал вид, что не слышит.
Вспомнить, когда это случилось впервые, было нетрудно. Во время поминальной службы по Аве Гаррет. Память о жестоком и оскорбительном отказе от его услуг, последовавшем за неделю до этого, едва не помешала ему закончить вступительную речь. Но к концу службы злоба сменилась удовлетворением от скорости, с которой свершилось возмездие. Джордж, которому было тяжело сохранять серьезную мину, укрылся в мужском туалете и заткнул себе рот носовым платком, чтобы не расхохотаться в голос.
Теперь обе женщины, которые каждая на свой манер отравляли ему жизнь, отправились на тот свет. Ощущение свободы оказалось очень странным. Чтобы не окончательно оторваться от действительности, он продолжал жить по-прежнему, заботясь о доме, себе и Церкви-за-Углом. Последнее отнюдь не было подарком судьбы.
Выражения сочувствия его не удивили. Но к жеманным романтическим предложениям Джордж готов не был. Эти предложения принимали разные формы. Ему присылали блюда собственного изготовления, неизменно описывавшиеся как «больше чем достаточные для двоих», а также вызывались прийти и разогреть их. Кроме того, предлагали услуги секретаря, которые ему очень хотелось принять. После того как некролог матери опубликовали в «Новостях парапсихологии», на него хлынул поток открыток и писем. В основном это были выражения соболезнования, но во многих из них содержались послания, а чаще указания, якобы присланные с того света Эсмеральдой.
141
Имеется в виду описанное в Библии обращение в христианство грешника Савла (будущего апостола Павла), происшедшее по пути в Дамаск (Деян., XXII–XXVI).
142
Фешенебельный район лондонского Уэст-Энда, известный своими дорогими магазинами, в т. ч. ювелирными и антикварными.
143
Фешенебельная площадь в лондонском Уэст-Энде. В 70-х гг. появилось выражение «Слоун-Рейнджер», обозначающее молодого аристократа (а особенно аристократку), живущего и работающего в районе Слоун-сквер и проводящего уик-энды в деревне.