Связник появился возле обгоревшей круглой рекламной тумбы. Он вышел незаметно, как будто материализовался из воздуха. Только что никого не было, и вот уже в условленном месте стоит человек в фуфайке без воротника и покуривает, подперев тумбу плечом. Все, как и договорено. Мужчина лет 60, седовласый, фуфайка на груди порвана и зашита черной квадратной заплатой. Сапоги кожаные ношеные со светлыми отворотами. Под мышкой держит газетный сверток, из которого торчит новое топорище. В бинокль Шелестов связника разглядел хорошо. Особенно тщательно он разглядывал лицо мужчины. Нет, спокоен, но насторожен. Привычная такая настороженность. Без суеты и паники. Хорошее лицо. Если это агент гестапо, то он вел бы себя иначе. «А почему иначе? – поймал себя на этой мысли Максим. – Как раз агент гестапо вел бы себя очень правдоподобно, чтобы не было подозрений, иначе контакт не состоится».
– Связник на месте, – тихо произнес Шелестов. – Условные знаки соответствуют.
– Понял, – отозвался Буторин. – В моем секторе пока чисто.
Все шло по плану, но на душе Максима было не очень спокойно. Наверное, оттого, что вот этот момент был одним из самых ответственных во всей операции. Связь с подпольем даст надежное убежище группе, обеспечит информацией из города. Подпольщики могут и подстраховать во время боевой операции. Сил подполья никто не знал. Скорее всего, подполье пострадало так же сильно, как и партизанские отряды. Но все равно без местных помощников не обойтись. Группа в чужой местности, не знает обстановки, не знает города. Шелестов думал об этом, следя за улицей и анализируя ситуацию. Анохин постоял у стены закрытого магазина. Закурил, выпустив вверх струю дыма, и небрежно бросил спичку на землю. Сейчас произойдет контакт. Капитан подойдет к связнику, и они обменяются условными фразами пароля.
Нервы у Шелестова были напряжены. А дальше произошло то, чего он боялся и че-го на уровне подсознания ждал. Не верилось ему, что все так тихо и спокойно в оккупированном фашистами городе. Справа из развалин на улицу выбежали пятеро немцев в форме и с автоматами. Слева из-за сгоревших домов еще четверо в гражданской одежде и тоже с автоматами. Улица наполнилась криками «halt», «niemand bewegt sich». Связник мгновенно юркнул за рекламную тумбу и оттуда дважды выстрелил из пистолета. Один из немцев согнулся, хватаясь за плечо. Застрекотали автоматные очереди. Анохин сбросил с руки плащ и дал длинную очередь влево. Двое в гражданском упали, а остальные бросились в разные стороны в поисках укрытия. Снова защелкали пистолетные выстрелы, но их заглушили автоматные очереди, и связник, бросившийся в сторону домов, рухнул плашмя на асфальт. Под его головой стала растекаться лужа крови. А с обеих сторон улицы уже трещали мотоциклетные двигатели. На дорогу стали выезжать автоматчики, соскакивать с мотоциклов и окружать место перестрелки.
Ни Шелестов, ни Буторин не успели поднять автоматы. До последнего надеясь, что капитану удастся добежать до развалин. Но тот вдруг споткнулся и упал. Снова поднялся, прихрамывая и держась рукой за бедро, где по штанине растекалось темное пятно.
– Не стрелять! – заорал капитан на всю улицу, и Шелестов понял, что эти слова относятся к нему и его напарнику.
Операция должна быть закончена, приказ должен быть выполнен, несмотря ни на что. Это была засада! Немцев много. Открывать огонь – означало погибнуть самим. Тогда на операции можно ставить крест! Каким количеством жизней солдат заплатит Красная армия за то, что группа не смогла достать документы? Во время наступательных операций такого рода, во время операций стратегического характера жертвы исчисляются уже не десятками, а сотнями тысяч с обеих сторон. Сколько жизней солдат ты готов принести в жертву? А Анохин, раненный в ногу, в окружении немцев был обречен. Он знал это и всегда знал, что такое может случиться во время выполнения любого задания за линией фронта. И он был готов к этому всегда. И сейчас, бросив бесполезный автомат, он сжался весь в комок и стоял, покачиваясь, обхватив себя руками, будто в ознобе. Что думали немцы? Что человек в шоке, в панике, страшно испуган?