Прошло несколько секунд, прежде чем ее глаза привыкли к тусклому свету свечей.
Тогда она увидела свою мать — и издала крик ужаса.
Дебора обнаружила, что ее мать, Кэтрин, стоит на четвереньках в темном чулане. Точнее, не на четвереньках, а на коленях, внутри круга, нарисованного на глиняном полу.
Вокруг нее мерцали черные свечки, образуя шестиконечную звезду.
Кэтрин красила синей краской тушку безголового цыпленка. Голова его горела в горшке, наполненном дымом.
Кэтрин медленно, каким-то холодным и отстраненным взглядом, которого Дебора у нее никогда не видела, посмотрела на свою дочь.
— Н-нет! — вся дрожа, закричала девочка. — Так это ТЫ ведьма! ТЫ! Как это возможно! Мама, так это ТЫ наводила на всех злые чары!
Кэтрин продолжала холодно глядеть на дочь, но ничего не ответила. Она крепко сжимала в руке кувшинчик с синей краской.
— Почему, мама? — закричала Дебора, прижав ладони к щекам. — Почему ты позволила им обвинить меня? Почему ты позволила им обвинить свою родную дочь — когда во всем виновата ТЫ сама?
Раздался громкий стук в дверь. Дебора завизжала от ужаса.
Кэтрин вскочила на ноги.
— Они уже пришли! — завыла Дебора. — Они уже здесь — сейчас меня уведут. Помоги мне, мама. Скажи им правду — пожалуйста!
Она услышала тяжелые шаги мужских ног, раздававшиеся все ближе и ближе.
— Прости, дочка, — прошептала Кэтрин. — Но у меня нет выбора.
С этими словами она взмахнула рукой и выплеснула синюю краску на платье Деборы.
Дебора издала пораженный крик. Кэтрин швырнула ей кувшинчик. Дебора поймала его, не думая.
Олдермен Гаррисон ворвался в чулан. За ним стояла группа мужчин в черных куртках.
— Дебора Андерсен! — пророкотал олдермен.
— Я поймала ее! — закричала Кэтрин, показывая на Дебору. — Я застигла свою дочь за колдовством!
— Неееееееееет! — пронзительно закричала девочка. — Неправда! Мама, скажи им, что это неправда!
Гаррисон посмотрел сначала на безголового цыпленка, потом на кувшинчик в руке девочки и на синее пятно на ее платье.
— Везите ее на корабль, — распорядился он.
Деревянная крестьянская повозка подпрыгивала на выбоинах разъезженной дороги. Дебора пристроилась на охапке сена, но ее голова при каждом рывке больно ударялась о стенку повозки.
Ее руки были связаны за спиной, под синим плащом, а ноги закованы в тяжелые железные цепи.
«Они везут меня, словно теленка на бойню», — с горечью думала она.
Тощая лошадь медленно и понуро тащила повозку. Восемь человек в темных куртках и высоких черных шляпах шагали по обеим сторонам от нее. Каждый нес на плече мушкет.
Несмотря на поздний час, вдоль дороги стояли жители деревни и фермеры, многие с факелами. Они явились сюда, чтобы в последний раз поглазеть на колдунью и швырнуть в нее слова проклятий, а то и тухлые яйца.
Дебора покрепче зажмурилась, чтобы не видеть искаженные злобой лица своих бывших соседей, освещенные неровным пламенем факелов. Ее глаза и щеки распухли от слез. Слезы до сих пор струились по ее лицу, хотя теперь она их почти не замечала.
Яйцо ударилось в ее плечо и лопнуло. Желток потек по ее испачканному синей краской платью. Лошадь заржала и дернула повозку. Колесо провалилось в глубокую рытвину.
Дебора опять ударилась головой о деревянную доску. Она застонала от боли и покрепче закрыла глаза. Если бы только ей удалось заснуть, чтобы избавиться от всего этого ужаса и обрести хотя бы несколько минут покоя. Но отвратительные злобные крики все равно звучали в ее ушах.
Они прибыли к докам Плимута вскоре после рассвета.
Повозка остановилась возле двухмачтового судна с парусами, туго привязанными к гикам.
Судно мягко покачивалось на волнах, дергая канаты; его мачты скрипели и стонали.
Сидя в повозке, Дебора смотрела на моряков в темно-синих робах, грузивших в трюм тюки и ящики. Они перекрикивались и смеялись, не прерывая работы.
Никто из них даже не повернулся и не взглянул на нее.
Мужчины с мушкетами грубо вытащили ее из повозки. Сняли цепи с ее ног, чтобы она могла идти. Но руки развязывать не стали.
На дрожащих, непослушных ногах она зашагала по сходням и поднялась на палубу. Ее живот урчал от голода. Лицо горело от соленых слез, которые она проливала всю ночь.
Океан простирался перед ней, словно свинцово серое поле, отражая белесое угрюмое небо. Чайки пронзительно кричали и летали под сгущающимися тучами.
Над самой водой висела бледная луна, а на востоке уже показался край красного утреннего солнца.