Мы действительно получали сообщения о имевших место боевых столкновениях, но я нашёл их в некотором смысле успокаивающими. Все это были небольшие стычки, протекавшие на ограниченных территориях. Они явно были предтечами будущих боев, но помогали стравить пар и немного утихомирить общественность, даже при том, что неминуемо вызовут жажду мести и породят новые столкновения.
Когда я ловил себя на том, что меня больше тревожат планеты, на которых якобы царит мир, чем миры, на которых уже началась стрельба, становилось понятно, что на этот день пора завязывать с работой. Эти мирные планеты игнорировали все безумие, творившееся вокруг них. Хотя, как я надеялся, это происходило всего лишь благодаря сохранившимся где-то во Внутренней Сфере разумным людям, я подозревал, что дело не совсем чисто. Может ли сопротивление на этих мирах уже полностью быть подавленным львами? Как же нам это узнать, если все бывшее у нас в наличии – сообщения их программ новостей, а в новостях твердили о полнейшем благополучии? Может оказаться, что львы скрываются прямо у нас перед глазами, ожидая, пока мы не измучаем сами себя, чтобы выпрыгнуть из своего мирного логова.
Хуже всего было то, что даже наилучшие сортировка, отсев и анализ данных не могли отменить их устаревание. Республика не могла работать на древней информации. Если ответ на запрос о помощи приходил через два месяца, это было слишком долго, а кризис, за время пока запрос добирался до нас, мог с легкостью поглотить породившую его планету.
И конечно, завтра могут прийти недостающие данные, которые потребуют провести переоценку всего, отбросив нас назад на исходные позиции. Мы начнем заново, но нам всегда придется помнить о том, что мы остаемся в неведении насчет большинства происходящего в Республике и даже большего во Внутренней Сфере за нашими границами. Поработав в режиме, регулярно заставлявшем меня принимать черное за белое, я ненадолго находил себе другое занятие. Очень привлекательным было совершить прогулку в Белые Пески и заняться немного «Призраком». Зрелище чего-нибудь разносимого вдребезги сильно расслабляет. Я с легкостью представлял себе все эти вражеские мехи львами и до приятного изнеможения избивал львиные семейства. Мои показатели особенно повысились после того, как один из техников раскрасил вражеские мехи в темно-желтый и коричневый цвета и изобразил на их торсах небольшие силуэты геральдических львов.
Джанелла и я умудрились на два дня ускользнуть на пляж на побережье Баха. Предполагалось, что мы пробудем там три дня, но мы вернулись раньше, заряженные бодростью, загоревшие и снова нырнули в работу. Я, кроме того, провел обед с Виктором, помогая ухаживать за его розами, росшими в небольшом дворике у его покоев. Это оказалось весьма кстати, потому что Андреа попросила показать ей цветы и я смог провести небольшую экскурсию. Виктор со своей обычной любезностью похвалил мою работу, смутив Андреа и немного притушив её подозрения.
К концу месяца давление продолжало нарастать. С каждым отчетом усиливалось ощущение, что сгущающиеся на горизонте тучи становятся все темнее и толще. Не приходилось сомневаться, что надвигается жуткая буря и вокруг будет сверкать много молний.
– Молниеносные удары Его разящего меча. – Голос Виктора стал холодным. – Существует теория, которая объясняет неспособность человечества устоять перед соблазном войны тем, что мы очень быстро забываем боль. Это инстинкт выживания. Какая женщина, пережившая часы родовых мук, согласится родить ещё одного ребенка, если будет помнить каждое мгновение своей боли? Кто рискнет попасть под копыта или на рога быка, если уже был ранен по-добным образом прежде?
Я помахал перебинтованными пальцами.
– Какой садовник станет ухаживать за розами?
Виктор улыбнулся было моей остроте, но с другого края стола Несса ткнула в его направлении вилкой.
– Эта теория не учитывает тот факт, что мы – мыслящие существа. Мы можем взвесить риск боли и ран против получаемой выгоды. Мы также можем сопереживать другим и чувствовать их боль. Это является основой альтруизма и даже героического самопожертвования во времена бед и войн.
Старик кивнул, соглашаясь.
– Никто этого не отрицает, Несса, но два момента в твоих словах только подтверждают теорию. Первый – из-за того, что мы забываем боль, мы никогда не придаем ей достаточного значения, когда подставляем в то уравнение риска и выгоды. Это особенно верно, если это боль кого-то другого. Я бы даже сказал, что сопереживающие ранам других пренебрегают уравнениями риска и выгоды и идут навстречу практически непреодолимым препятствиям именно потому, что считают такое поведение единственно правильным.
Несса кивнула, опустив вилку, чтобы наколоть немного салата.
– Мы могли бы поспорить на эту тему, но я думаю, ты бы меня убедил. А что за второй момент?
– Я бы оспорил твоё утверждение о том, что мы – по-настоящему мыслящие существа.
Это заставило мою голову подняться.
– Ладно, то, что я не одел рукавицы, когда работал с розами, возможно, не будет свидетельствовать в мою пользу, когда я начну защищать разумность человечества, но все мы здесь, за этим столом, в этом доме, мыслим на самых высоких оборотах.
– Руки тут не при чем, Мэйсон, ты уходишь от темы. Да, собравшиеся здесь думают и думают напряженно и долго, но мы можем позволить себе роскошь так поступать. У нас также есть базис в виде опыта, который позволяет нам это делать. Хотя есть надежда, что мы здесь можем считать себя мудрыми людьми, большая часть человечества едва ли осознает происходящее.
Если ты ознакомишься с иерархией потребностей по Маслоу, то обнаружишь, что потребности в основном состоят из еды, убежища и размножения. Все это – животные влечения и, хотя могут формироваться некоторые абстракции, вроде необходимости работать для получения пищи и крыши над головой, эти абстракции ненамного выше уровня сознания существ, которые удовлетворяют эти базовые влечения напрямую.
Бровь Джанеллы изогнулась.
– Вы же не хотите назвать людей скотами, не так ли, милорд?
– Вовсе нет. Предпочтительным термином будет «агнцы», поскольку он предполагает наличие пастырей и волков. – Поставив локти на стол, Виктор сжал кончики пальцев рук между собой. Я видел пляшущее в его серых глазах удовлетворение, очень похожее на отраженный свет свечей на столе. – Если подумать, то жизненный опыт разделяет людей на виды. Мы четверо, сидящих за этим столом, по скольким мирам путешествовали? Сотням? Тысячам?
Всего лишь за год мы проделывали больше световых лет, чем некоторые люди километров за всю свою жизнь. Некоторые планеты стали легендой для людей, а я проливал на них кровь.
Печать нашего опыта дала нам возможность видеть события в перспективе, намного дальше чем слишком многие.
Несса кивнула.
– Вот почему мы – пастыри.
Её дед нахмурился.
– А почему не волки? Те, кто сейчас пользуется хаосом, обладают тем же опытом, что и мы.
Почему же они принимают другие решения, нежели приняли бы мы? Почему они согласны на риск войны друг с другом, пока мы стоим перед неизвестной угрозой?
– Возможно, они пришли к тому же выводу. – Джанелла поиграла с ножкой бокала. – Те, кого мы называем волками, возможно, считают себя пастырями. Они полагают своей паствой не тех, кого считаем своей паствой мы, и они собираются с силами, чтобы защитить её. Может быть они видят в своих конкурентах волков, стоящих за коллапсом связи. Они считают нашу бездеятельность и наши предупреждения о незримом враге проявлением нашей глупости и стремятся спасти своих людей.
– Очень хорошая мысль, миледи. – Виктор одарил её полуулыбкой. – Даже несколько мыслей, что только все усложняет.
Я потряс головой.
– Я не могу поверить, чтобы кто-то вроде Джейкоба Бенсона мог считать себя пастырем. Он видит в себе волка, Большого Злого Волка, и он вышел на охоту за агнцами и поросятами. И пастырями, что окажутся у него на дороге.