Открыв дверь своим ключом, чтобы не разбудить домашних, Конан Дойл поднялся по лестнице. На полпути он остановился и прислушался к мерному посапыванию, доносящемуся из детской. Идиллию нарушил надрывный сухой кашель, словно в мешке трясли битое стекло. В спальне Луизы еще горел свет. Он взбежал по ступенькам и легонько постучался.
– Входи, Артур, милый, – послышался усталый голос.
Дойл открыл скрипучую дверь и вошел. Спальню освещала единственная тусклая лампа на ночном столике.
– Здравствуй, Туи.
Ответом ему была слабая улыбка на бледном осунувшемся лице, утопающем в подушках. Присев на пружинистую кровать, он коснулся холодной влажной щеки Луизы:
– Как ты себя чувствуешь, дорогая?
– По-прежнему. – Она внимательно посмотрела на него. – Ты все-таки решился? Все уже знают?
Он задумчиво кивнул:
– Дело сделано.
– Ты расстроен, Артур?
Он тряхнул головой:
– Боже, ничуть!
Она выпростала руку из-под одеяла и сжала его ладонь:
– Меня не обманешь, Артур. У тебя же душа не на месте. Весь мир против тебя?
Конан Дойл кивнул с деланой улыбкой:
– Ты оказалась права.
– Не будешь жалеть?
– О, нисколько! Теперь я свободен и могу писать что хочу. Новые книги переживут меня, – и, подумав, добавил: – и прославят мое имя.
– Конечно, Артур. Тебя узнает весь мир. Ты уже знаменит. Мой муж – известный писатель!
– Как же я люблю тебя, Туи, – произнес он сдавленным голосом и, склонившись над ней, попытался приобнять, но она оттолкнула его.
– Артур, прекрати!
– Помилуй, Туи, разве можно прогонять мужа?
– Хватит!
Конан Дойл отстранился.
– Мы не должны допускать близости, – сказала Луиза. – Ты и так многим рискуешь, приходя сюда так часто.
– Меня не волнует…
– Подумай о детях, – прервала она его решительно, – кроме тебя, у них никого не останется, когда… – Она умолкла, не в силах произнести вслух страшные слова.
– Давай не будем об этом, – мягко упрекнул он.
Луиза Дойл помолчала и наконец решилась снять камень с души:
– Артур, я понимаю, что у мужчин есть потребности. Все эти годы я любила тебя и знаю, какой ты темпераментный. И я не упрекну тебя, если ты захочешь… найти…
– Туи, как ты можешь!
– Только постарайся устроить все так, чтобы я ничего не узнала. Тебе это не составит труда.
– Мы клялись перед Богом, Туи, и я останусь верен своему обету.
– Знаю, Артур, и никогда не сомневалась в твоей любви. Но ты все еще здоровый привлекательный мужчина, а я уже не могу подарить тебе необходимую близость.
– Тсс… – прошептал Дойл, касаясь пальцами ее губ. – Хочешь чего-нибудь?
Она откинулась на подушки с отрешенным видом.
– Ничего не нужно, разве что снотворное.
Он кивнул, заставил себя улыбнуться, хотя у него стоял ком в горле, и вышел.
Прихватив из прихожей докторский саквояж, Дойл отправился на кухню, просеял в стакан немного белого порошка, налил воды и накапал опия. Немного подумав, достал второй стакан и намешал порцию для себя. Обычно он спал, как медведь во время зимней спячки, но после всего случившегося никак не мог успокоиться. Он залпом выпил раствор и отнес снотворное жене.
Кабинет располагался на нижнем этаже. На письменном столе горела лампа; прислуга отлично знала свое дело. (Ведь приступ бессонницы мог обернуться новой главой или идеей рассказа.) По углам лежали сокровища, которых Дойл любовно касался по пути к рабочему месту. Тут были и видавшая виды крикетная бита с надписью «Непобедимый» на плоской стороне лопасти; и гарпун – напоминание о юношеских забавах во время службы корабельным врачом на китобойном судне в Гренландии; и африканская маска, оставшаяся после тяжелых, полных лишения лет, проведенных на Черном континенте.
Он плюхнулся в кресло и расстегнул верхние пуговки жилета. Суматошный день прошел, но нервы были взвинчены, и уснуть никак не удавалось; голову будто обручем сдавило, и не оставляло чувство, что за ним наблюдают. На стене висел портрет Шерлока Холмса кисти Сидни Пэджета, выполненный по заказу журнала «Стрэнд». Из рамки на Дойла испытующе смотрел великий сыщик, худощавый, с крючковатым носом. Художник изобразил его раскуривающим сигарету.
Конан Дойла иллюстрации не особо заботили. Неуютно поерзав под укоризненным взглядом, он встал, снял портрет со стены и перевесил ближе к книжным полкам, только бы его не видеть.
Наконец писатель устроился за столом и достал тетрадь для заметок. Под ней оказался его служебный револьвер. Дойл вытащил оружие и взвесил его в руке. Давненько им не пользовались, но и незаряженный веблей источал неукротимую смертоносную силу. Дойл вернул пистолет на место и резко задвинул ящик.