Неторопливый осмотр посёлка привёл к любопытным результатам: ни у одной из обвалившихся нор Грис не заметил ничьих следов. Зато среди уцелевших одни были отмечены многочисленными следами, другие явно никто не посещал с последних дождей. Но совсем свежие следы обнаружились лишь возле трёх нор. В одной из них Грис уже побывал, входы в две другие заросли так основательно, что соваться туда не возникло никакого желания. Вместо этого Грис заглянул в некоторые из нор со старыми следами и вовсе без следов на летках. В них было пусто, а на полу спален почему-то лежали охапки ласточкиной травы*, где сухие, почти рассыпавшиеся от ветхости, где посвежее. Это казалось весьма странным: каждый крылатый знает, что ласточник ядовит, и никто в здравом уме не станет класть его в подстилку.
Кое-что интересное нашлось и снаружи. Даже не слишком усердствуя, Грис легко отыскал две тропинки в кустах, ведущие от посёлка к открытым местам, позволяющим безопасно взлететь. Судя по всему, кто-то ими регулярно пользовался. Третий проход выглядел подзаброшенным, зато он был настолько широк, что позволял лететь по нему, а не только ползти, цепляясь когтями за стену. Притом свешивающиеся со стены гибкие ветки надёжно укрывали летящего от зноя и посторонних глаз, образуя невидимый со стороны заводи зелёный тоннель. Решив разведать, куда он ведёт, Грис расправил крылья и полетел.
Сначала всё шло просто прекрасно: места было достаточно, и обзор хорош. Потом тоннель сделал пару резких поворотов и заметно сузился. Почувствовав, что цепляет когтями за ветки и спеша вырваться на простор, Грис прибавил ходу, но вопреки его ожиданиям тоннель всё не заканчивался, а только становился уже и неудобнее для полёта. Грис тихонько ругнулся и сел, вонзив когти в грунт. И тут же обнаружил, что запутался в переплетении каких-то буро-зелёных стеблей. Он попытался снова подняться в воздух, но места оказалось слишком мало для доброго взмаха крыльями. Тогда он крутанулся, пытаясь раздвинуть ветки и заодно осмотреться. Едва он сделал это, тоннель внезапно схлопнулся и спереди, и сзади, стянулся тугим узлом. Только рванувшись ещё разок и окончательно запутавшись, Грис понял, что попал в сеть. В отчаянии он снова и снова ложился на крыло и переворачивался через спину, пытаясь высвободиться, но сеть только теснее наматывалась на него, и наконец, крылья и вовсе оказались плотно прижаты к телу. Грис дёрнулся и тут же бессильно повис, взвыв от боли: сеть сжала и выгнула до искр из глаз неловко подвёрнутое крыло.
Вот теперь он испугался по-настоящему. Конечно, мало радости попасться охотнику из бескрылых, но это хотя бы быстрая и относительно лёгкая смерть. А что если сеть давно заброшена? Сколько он сможет провисеть вот так без еды и воды, без надежды на спасение? Что подумает Мэй? Догадается ли начать его искать? И как назло даже кричать бесполезно, всё равно никто не услышит: закат нескоро, да и редко крылатые ловцы посещают эти места. Мэй же слишком далеко, на другой стороне обрыва. Скорее всего, она не начнёт волноваться о нём раньше середины ночи, ведь Грису и прежде случалось задерживаться на охоте. Да и потом, даже сообразив, что его нет слишком долго, вряд ли Мэй рискнёт удаляться от норы, ведь Эни ещё слишком мал, чтобы оставить его без присмотра, но уже слишком тяжёл, чтобы отправиться на поиски вместе с ним. Крыло между тем нехорошо затекло, спина и шея разнылись от неудобной позы, к тому же ячейки сети больно врезались в шкуру. А луч Ока, заглядывавший в прогалину между ветвями, понемногу приблизился, потом вполз на лицо, и не было никакой возможности спрятаться от его раскалённых поцелуев.
Время тянулось бесконечно. К ночи Око спряталось за виднокрай, но по-прежнему мучило, отнимало последние силы: раскалённая им за день стена дышала жаром, под ветвями жимолости скопилась горячая духота. Грис уже не пытался высвободиться или хотя бы принять удобное положение. О Мэй с Эни он тоже больше не думал, просто висел неподвижно, ловил воздух пересохшим ртом и ждал конца. Или чуда.
Вдруг выше по склону зашуршали кусты, посыпались мелкие камушки, и сиплый голос окликнул его:
- Эй, крылатый! Ты жив? Я сейчас спущусь и помогу тебе!
Голос принадлежал пусть незнакомому, но всё же соплеменнику, кем бы он ни был.
- Поскорее, ради Летящего, - еле слышно взмолился Грис.
- Терпение, - отозвался неизвестный благодетель, и Грис с радостью отметил, что голос прозвучал уже гораздо ближе, - Только чур, не орать, не блевать и в обморок не падать. А лучше вообще прикрой глаза.
Об этом можно было и не просить, Грис сам опустил обожжённые Оком веки. Затрещали ломающиеся ветки, сеть резко дёрнулась и провисла.
“Держаться за стену сможешь?” - спросил неизвестный. Грис в ответ только застонал. Затёкшие мышцы не слушались и на любые попытки пошевелиться отзывались дикой болью. “Понятно. Тогда терпи.” Ещё несколько рывков - и сеть опустилась к корням растущих ниже по склону кустов. Грис оказался прижатым к стене крепкими старыми ветвями. Верёвки больше не впивались в тело, и занемевшую шкуру тут же словно пронзили тысячи иголок. “Не орать,” - подумал Грис, стискивая зубы. Его спаситель между тем просунул под одну из ячеек сети что-то твёрдое и холодное, дёрнул несколько раз, верёвка натянулась и лопнула. Так, ячейка за ячейкой, неизвестный крылатый потихоньку резал сеть, а Грис маялся, не смея поторапливать, но настойчиво мечтая о том, чтобы наконец разогнуться и выпрямить крылья. Чтобы хоть как-то скрасить ожидание, он спросил:
- Кто ты, друг? Какая удача, что ты меня заметил!
- Вообще-то, в нашей встрече нет ничего особо удачного. Просто это мой берег, - не слишком дружелюбно буркнул незнакомец, - А вот ты какого мрака шастаешь где попало? Жена уже вся извелась, дитё есть хочет, а он, видите ли, по чужим норам шарится.
- Ты знаком с Мэй?
- Я и с тобой тоже типа знаком. Это ведь твоя нора на полуденном склоне?
- Моя. А что?
- Дерьмо за собой собирать надо и закапывать. Всего-то три ночи прожили, а уже угадили весь пляж.
Грис аж подпрыгнул от возмущения, обернулся и широко распахнул глаза, собираясь высказать всё, что он думает о куче, регулярно возникающей на летке его норы.
- Так это тво… - начал было он, и осёкся, едва разглядел того, кто склонился над ним. Слова разом застряли в глотке, волосы на загривке встали дыбом, а сердце пропустило несколько ударов подряд. Несомненно, когда-то это было крылатым, но сейчас… Его кожа ссохлась грубыми жгутами, как у тех троих, в норе, и местами истлела. В щеке зияла дыра, сквозь которую Грис ясно видел крепкие белые зубы. Перепонка на левом крыле тоже была покрыта дырами и грубыми рубцами, а два пальца и вовсе отгнили, из суставов торчали лишь почерневшие кости первых фаланг. В изуродованном крыле мёртвый крылатый держал странный коготь, чёрный, со светлой, остро отточенной каймой, растущий из обмотанного кожаным ремнём пальца. Недобро сверкнув глазами, это жуткое существо растопырило голые, лишённые перепонок ушные хрящи и с мрачной насмешкой произнесло: