– Нет, это не я, это Цветан так сказал…
– У него, кстати, с ней, одно время вроде было что-то, только она потом замуж вышла, и все.
– У кого? – не поняла Лиза.
– Да у Цветика же! С Пелин! Только давно вроде. Может, это он ее и убил, ха-ха?! Типа из ревности, а?
– Нель, ты хоть полиции такого не говори… и вообще никому! Сама подумай, у вас же там одни сплетни, кто-нибудь подхватит, а у человека неприятности будут.
– Да ладно, шучу я, что ты так заволновалась? Все, до завтра, пока!
Телефонные разговоры Нелли заканчивала так же стремительно, как начинала: просто отключалась в тот момент, который лично ей казался подходящим, и все.
А Лиза так и осталась с трубкой в руке и ощущением какой-то недоговоренности.
Ничего себе, события – разве так бывает? Нет, где-то и с кем-то – понятно, а чтобы так близко к тебе?
Как землетрясение.
Так же страшно и неожиданно.
Измир казался Лизе очень спокойным и некриминальным городом, газеты иногда пытались раздуть хоть какие-то преступления, как правило, совершенные на бытовой почве, изредка соседи судачили о квартирных кражах и угнанных машинах – что ж, мегаполис все-таки, никуда не денешься! – но в целом, по сравнению с Москвой или Петербургом, жизнь здесь была более безопасной, тихой и размеренной. Соседи, даже в высоких многоквартирных домах, знали друг друга, дети спокойно гуляли во дворах и бегали в магазин за хлебом, забытую в кафе сумочку могли сохранить и вернуть, подъезды освещались, домофоны работали, подростки почему-то не писали всякие гадости в лифтах и не поджигали пластмассовые кнопки с номерами этажей. Нет, на этом идиллическом фоне, конечно, иногда что-то случалось – на радость прессе и читающим ее, скучающим пенсионерам.
Вот и случилось.
Лиза едва знала Пелин, вернее, балерина едва знала Лизу и лишь слегка кивала ей при встрече, как знакомому, примелькавшемуся лицу. Саму приму, разумеется, знали все. Красивая, молодая, талантливая – как же так?.. Ей ведь лет двадцать пять было, не больше, как жалко! Значит, у Цветана был с ней роман – как это я угадала?
– Мам, у меня труд завтра или нет? – завопил из своей комнаты Денис.
– Не кричи, пожалуйста, оттуда, тебя слышат все соседи, – в сотый раз привычно сказала Лиза. – Почему ты меня спрашиваешь, интересно? У тебя расписание перед глазами висит!
– Ничего не висит, я на кровати лежу и не вижу! Если завтра, то мне нужен картон.
– Денис, ну сколько можно?! Почему ты мне всегда это говоришь в последний момент? Где я сейчас возьму картон?!
– Мам, у меня есть, я ему дам, ты только не плачь, – высунулся из своей комнаты со спрятанным там «сыром» Тимур.
Ну вот, дожили: «только не плачь».
Лиза всегда считала себя довольно уравновешенной – или зря она так считала? Да нет же, она и была такой – спокойной, терпеливой, владеющей собой, это после этого землетрясения что-то в ней надломилось. Вон уже дети говорят – не плачь, значит, и правда, пора брать себя в руки.
Тук-тук-тук. Раз-два-три. Вальс со слезой.
«Я должна научиться жить одна, – вдруг окончательно, бесповоротно решила Лиза. – Я никогда не пробовала и не умею. Я три года одна, практически одна, но разве я чему-нибудь научилась? Нет, я решаю только сиюминутные вопросы, не решить которые нельзя, я занимаюсь детьми, а дети – это все равно что я, я делаю вид, что живу, а на самом деле я жду. Жду, что он приедет и мы опять будем жить вместе… потому что вообще-то я совсем не умею жить одна. Для меня это… как в одиночку танцевать вальс, вот именно – вальс! Я понапихала в свою жизнь всего, чтобы занять время и не задумываться. А пора бы задуматься. Три, нет, уже три с половиной года – не маленький срок, а я прожила его, как в тумане, ожидая, что все изменится. Но больше я ничего – и никого! – ждать не буду! Я научусь жить одна, научусь!..»
Раз-два-три.
В прошлом году от такого же урагана упало дерево во дворе, большая высокая лиственница, но из-за шума и воя ветра никто даже не услышал этого, и на утро все с удивлением разглядывали огромные, вывороченные из земли корни. Может, и сейчас там, за стенами что-то происходит, что-то страшное и плохое?
Раз-два-три. Вальс начинается, дайте, сударыня, руку… очень кстати, когда, как говорится, некому руку подать.
Раз-два-три… что ж, когда-нибудь оно все-таки наступит – спасительное, безмятежное утро!
5. Чардаш
В коридоре царила музыка.
Она вырывалась из тесного ей репетиционного зала, пролетала крошечный кафетерий, заворачивала за угол и захватывала коридор.
Первые, осторожные, вкрадчивые аккорды выглядывали потихоньку, словно осматриваясь, можно ли, следующие были смелее и звучнее, и темп нарастал, еще подчиняя страсть ритму, но вот ее уже не сдерживало ничто, и она вихрем, с перезвоном гусарских шпор, с блеском эполет, с перестуком каблучков неслась по коридору, распахивала дверь на лестницу, кружила там по тесной лестничной клетке, и, недовольная, возвращалась обратно, и взлетала к высокому потолку, и упрекала встречных: как вы можете не танцевать?!