Очень кстати Женьке припомнилась одна сказка, где какому-то молодцу уже почти удалось победить какое-то чудище, и оно, уже издыхающее, взмолилось: «Ударь меня еще раз, чтоб я не мучилось!» Молодец и ударил сдуру, а чудище ожило, силы его удесятерились, и оно, короче, молодца съело. Второго молодца чудище тоже на этот прикол поймало, и только третий — Иван-Дурак, конечно! — которого Баба-Яга загодя предупредила, не стал добивать чудище, и оно само по себе благополучно издохло.
Пока Женька вспоминал эту сказку и поигрывал мечом, Водяной-Лиходей продолжал орать так, что мороз по коже прокатывался, а кровожадная Болотница-Охотница ритмично хлопала в ладоши — они у нее тоже на лягушачьи лапы походили — и скандировала, словно болельщица на хоккее:
— Ру-би! Ру-би! Ру-би! — почти как: «Шай-бу! Шай-бу!»
Возможно, Женька и впрямь рубанул бы Водяного, надоевшего ему своими воплями, но тут страданиям Лиходея пришел конец.
Голова-бурдюк раздулась, как шар, и с грохотом лопнула, а все ошметки от нее тут же вспыхнули и сгорели все тем же синим пламенем. В ту же секунду серебристая дорожка-серпантин потеряла свою извилистую форму и выпрямилась как стрела, в результате чего необходимый путь до камышей намного сократился. Из воды один за другим сами собой выпрыгнули Женькины сафьяновые сапоги, а потом и щит — должно быть, гибель Водяного-Лиходея разом ликвидировала все его чары.
На месте взрыва осталось только белесое облачко пара, которое повело себя как-то странно. Оно не развеялось над водой, а, наоборот, немного уплотнилось, сформировалось в белый шар размером чуть больше футбольного мяча, а затем стало растягиваться сверху вниз. Сперва получилось что-то вроде большой перевернутой капли: круглым концом — вверх, острым — вниз. Потом нижний, острый конец «капли» раздвоился, от верхнего тоже отпочковались два отростка, и вскоре над серебристой дорожкой появилось полупрозрачное белесое подобие человеческой фигуры. Оно стало плавно подниматься в темное небо, сначала очень медленно, потом все быстрее и быстрее…
— Что это? — оторопело и даже испуганно пробормотал Женька, задрав голову. Вообще-то он ни к кому не обращался, но ему попыталась ответить Болотница-Охотница:
— Понеслась душа…
Договорить она не успела, ибо в этот миг над озером прокатился уже знакомый удар невидимого колокола:
— Бом-м! — и сразу за ним второй:
— Бом-м!
— Два пробило — обличье сменило! Болотница испарилась — Лихоманщица появилась! Ха-ха-ха-ха! — и на том месте, где только что плавала Болотница-Охотница, взвился уже привычный столб зеленого пламени, который стал преобразовываться в женскую фигуру.
Лихоманщица-Обманщица, как ей и подобало, выглядела страшнее и противнее всех остальных. Одета она была в неимоверно грязное платье, сшитое из драных тряпок — заплата на заплате. На руках были огромные когти, которым даже медведь мог бы позавидовать, а прическа напоминала воронье гнездо, только сделанное из спутанных рыжих волос, откуда во все стороны торчали какие-то веточки, соломинки, травинки и тряпочки. Но ужаснее всего выглядело лицо, точнее, морда, по сравнению с которой любая Баба-Яга смотрелась бы Василисой Прекрасной. На лбу, щеках, подбородке, на носу и даже на ушах пестрели целые скопища бородавок, родимых пятен, прыщей, шрамов, угрей и пупырышков всех цветов радуги. Сама физиономия была малинового цвета, нос — свекольного, а уши — коричневого. К тому же нос у Лихоманщицы был длинный, как у Буратино, но не прямой, а закрученный на манер штопора. Уши Лихоманщицы имели форму огурца, который разрезали пополам, а из половинок выгрызли сердцевину. К тому же эти уши торчали вверх, наискосок и немного назад, а на мочках у них топорщились какие-то рыжие кисточки. А уж пасть была — страшнее некуда! У нее имелось не четыре клыка, как у всех нормальных зверей — по два сверху и снизу, — а целых восемь, причем эти клыки торчали наружу даже тогда, когда пасть оставалась закрытой. Но голос, как это ни странно, и у Лихоманщицы был похож на голоса Ледяницы и Болотницы, только в нем чуялось больше злости и подлости.
— Ступай, ступай соколик ясный! Ждет тебя в камышах Болотный Бес, поди уж стол накрыл, чтоб дорогого гостя попотчевать! — ехидно заявила эта вредина, взмахнула широкими рукавами своего трепаного одеяния… и поднялась в воздух. А затем с мерзким хохотом улетела вперед и скрылась за стеной камыша.