Впереди лодки вода в речке была гладкая, как стекло, и только там, где из воды торчали камышинки, коряги и камни, от них расходились в стороны тоненькие «усики», показывавшие, что тут есть течение. А сзади, за кормой лодки, направо и налево расходились маленькие волны, как в той грустной, старинной песне, которую папа любил петь за столом вместе со своим другом дядей Васей: «…А волны бегут от винта за кормой и в дымке морской пропадают!» Здесь волны ни в какой дымке не пропадали, потому что до берега от середины речки набиралось всего метров по шесть с каждой стороны, а потому если поглядеть за корму, то было неплохо видно, как эти самые волны — у них даже пенные гребешки имелись, как у настоящих морских! — набегают на прибрежные кусты и валунчики.
Время от времени, как уже говорилось, Женька замечал торчащие из воды коряги и валуны, о которых докладывал своему «капитану». Папа их довольно легко объезжал, но для этого ему приходилось почти вплотную прижиматься к берегу. Глубины там хватало, и мотор по дну не шкрябал, зато можно было зацепить головой ветви, нависающие над водой, поэтому папа зычно, как настоящий капитан, командовал: «Головы!», и Женька пригибался аж до самого днища лодки, хотя иной раз ветки даже до папиной головы не доставали.
Между делом папа объяснил, что самые опасные камни и коряги — это те, которые прячутся под водой. Некоторые из них можно загодя разглядеть, потому что они лежат совсем неглубоко под поверхностью, и хотя их самих не видно, над ними можно заметить маленькие водоворотики, пузырьки и иные завихрения. Но еще хуже те, которые лежат достаточно глубоко, чтоб не оставлять никаких следов на поверхности воды, но достаточно мелко, чтоб мотор мог за них зацепиться.
Несколько раз Женьке хотелось, чтоб пана провел лодку поближе к желтым кувшинкам, росшим недалеко от берега. Прошлым летом они с дяди Васиным сыном Сережкой делали из этих кувшинок ожерелья, надевали на шею, а потом пристегивали резинками к голове куриные перья, делали луки со стрелами, рисовали себе глиной всякие узоры на лице — типа боевой раскраски — и играли в индейцев.
Но папа к кувшинкам подъезжать не хотел, потому что знал: там водорослей полно, и можно так намотать эти водоросли на винт, что он крутиться перестанет. Придется тогда выключать мотор, поднимать его из воды и очищать от водорослей. Кроме того, папа сказал, что если Женьке хочется в индейцев играть, как маленькому мальчику, то надо было дома оставаться. Там, поблизости от того места, где они с мамой расставались, есть заводь, в которой этих кувшинок полным-полно и даже большие белые лилии попадаются. Да и вообще, незачем кувшинки рвать, как и все другие цветы тоже. Потому что сорвать цветок — это значит его убить раньше времени и зазря. Потому что он тоже живое существо и ему больно. Только он кричать не может.
— Но ведь когда ты рыбу ловишь, то тоже ее убиваешь, да? — спросил Женька. — И рыбе тоже больно, когда она на крючок попадает… Кричать она тоже не может, зато как трепыхается!
— Ну… — замялся папа. — Мы же рыбу не просто так ловим, а для того, чтобы есть. А цветы просто так срывают, для красоты, для удовольствия.
Женька хотел сказать, что папа тоже рыбу для удовольствия ловит, а не потому, что дома кушать нечего, но не успел. Внезапно лодку тряхнуло, послышался металлический лязг, мотор неожиданно громко взревел, и папа, вполголоса выругавшись, поспешно перекрыл подачу топлива. Сразу наступила такая тишина, что стали слышны многие звуки, которые раньше нельзя было различить за шумом мотора. Например, пение птиц в лесу, журчание родничка, сбегавшего в речку с правого берега, жужжание стрекоз над водой.
— Так! — объявил папа строгим капитанским голосом. — Садись на весла и греби против течения, как я тебя учил. А мне придется с мотором разбираться…
— Что это было? — с легким страхом в голосе спросил Женька.
— Это мы на подводный камень налетели, — проворчал папа, поднимая мотор из воды и озабоченно рассматривая винт. — Лодка над ним прошла, а вот винт зацепился. Заболтался я с тобой, а про этот камень и позабыл… Ну, давай! Весла — на воду!
Вообще-то папа учил Женьку грести, когда они приезжали сюда в прошлом году. Тогда папа и дядя Вася Женьку на озеро не взяли, но папа дал ему возможность покататься по речке и погрести веслами. Хотя целый год и прошел, но как это делается, Женька помнил. По течению у него быстро получалось, а вот против — не очень. Еле-еле метров пять проехал и устал, но папа похвалил: «Я-то думал, что тебя на километр вниз по течению унесет! А ты, оказывается, крепкий парень!»
Но пять метров — это только пять метров, а тут до озера еще, наверное, километра два осталось. Неужели им так медленно ехать придется?
— А что, мотор совсем поломался? — спросил Женька настороженно.
— Нет, — мотнул головой папа, — ничего страшного. Лопасти целы, винт не сорвало, только шпонку срезало — и все. Сейчас починим. Но ты давай, греби, а то нас обратно к маме по течению унесет. Если она узнает, что мы в аварию попали — наверняка тебя дома оставит!
Да, это была серьезная угроза. С мамой шутки плохи! Поэтому Женька изо всех сил навалился на весла.
— Не части, не части, пожалуйста! — посоветовал папа. — Заноси весла вперед, погружай лопасти в воду — ра-аз! Загребай — два-а-а! И так в ритме. Вдо-ох… Вы-ыдох! Ра-аз… Два-а-а! Ра-аз… Два-а-а! Можешь сам себе вслух покомандовать!
— Ра-аз… Два-а-а! Ра-аз… Два-а-а! — послушно стал повторять Женька, на счет «ра-аз…» вдыхая воздух, а на счет «два-а-а!» — выдыхая. Так, конечно, получалось лучше, и лодка довольно быстро двинулась вперед. Правда, при этом Женьке приходилось то и дело поворачивать голову, чтоб случайно никуда не врезаться, а это заставляло его сбиваться с ритма и грести одним веслом слабее, чем другим, отчего лодку начинало «вести» то к правому берегу, то к левому. Но все-таки, прежде чем папа заменил на винте срезанную шпонку, он сумел двинуться вверх по течению метров двадцать, не меньше.
— Орел! — похвалил папа. — Суши весла, морская душа!
Вся операция по замене шпонки прошла у Женьки на глазах, и он теперь, наверно, сам бы смог исправить мотор, если б попал в такую мелкую аварию.
В большом заднем кармане папиного рюкзака находились промасленная брезентовая сумка с инструментами и прямоугольная жестяная коробочка из-под халвы, где у него лежали две запасные свечи, проводки, а также многочисленные винты, гайки и другие полезные железячки. Из жестяной коробочки папа вынул довольно большой гвоздь со шляпкой, а из сумки с инструментами увесистый гаечный ключ и пассатижи-кусачки.
Сперва папа довольно легко отделил винт от остального мотора. Потом пассатижами выдернул из сквозного отверстия в валу, на который был насажен винт, обломок старой шпонки. После этого папа взял гвоздь, вставил в какую-то дырочку, просверленную сбоку в той части винта, которой тот надевался на вал мотора, немного постучал по гвоздю гаечным ключом и выбил еще один, коротенький обломочек. Наконец папа вновь надел винт на вал и, орудуя гаечным ключом, как молотком, заколотил гвоздь в отверстия винта и вала, откусил пассатижами острие гвоздя, которое высунулось наружу с другой стороны винта, расплющил то, что еще торчало, и вновь опустил винт в воду.
После чего дернул за тросик, и мотор тут же завелся.
Теперь папа на разговоры не отвлекался и внимательно смотрел вперед, должно быть, припоминая все подводные камни, на которых в прошлые годы они с дядей Васей срезали шпонки. Женька тоже во все глаза глядел, чтоб не прозевать чего-нибудь неприятное. Да уж, тяжела ты, матросская служба! Настоящий капитан, наверно, велел бы строго наказать такого «впередсмотрящего», который прозевал подводный камень. Тут уж не до кувшинок…