Я сел быстро, как только мог себе позволить, и спросил:
— Что случилось?
Он поднял глаза, когда скрипнула кровать, но меня, кажется, не услышал.
— Как твое плечо? Лучше тебе? — Голос был хриплый и севший, будто Дэвис несколько часов подряд с кем-то спорил.
— Да ничего, — сказал я. — Кэнби приложил какую-то мазь, теперь лучше.
— Ты долго спал.
— Я не знал, что вы здесь.
— Ничего. Спешить некуда. Сейчас или в другой раз, это не имеет значения.
Он хотел что-то сказать, но никак не мог начать. Мне не хотелось больше ни во что впутываться, но не мог я отказать ему, если он хотел облегчить душу.
— Похоже, вы не больно-то выспались, — сказал я.
— А я не спал. Вовсе.
Я подождал.
Он поднялся, медленно, с трудом, и подошел к окну на улицу. Не оборачиваясь, сказал:
— Крофт, можешь ты меня выслушать?
— Конечно, — сказал я, однако без энтузиазма.
— Я должен высказаться. — Он словно оправдывался. — Должен высказаться, чтоб хоть ненадолго уснуть…
Я промолчал.
— Я перебрал всех, кто был там, — пояснил он. — И получается, что говорить я должен с тобой, Арт. Только ты один поймешь.
«Интересно, — подумал я, — с чего это все норовят взять меня в духовники?»
— Возможно, ты сочтешь меня сумасшедшим… — сказал он, глядя в окно.
— Вас послушаешь, можно подумать, вы исповедаться пришли.
Он обернулся:
— Вот именно. Именно, исповедоваться.
Я выжидал.
— Крофт, это я убил тех троих.
Я только глаза вылупил.
— Я ж говорил, ты меня за сумасшедшего сочтешь.
Что греха таить — счел. К тому же мне совсем не улыбалось, чтобы человек вдвое старше исповедовался мне.
— Все равно как если бы я петли у них на шее затянул, — выговорил он.
— Зачем кого-то винить? Теперь уж все кончено.
— Нет, ничего не кончено, а только начинается. От первого до последнего акта.
— Если обязательно кого-то винить, — начал я, — тогда я б сказал…
— Знаю, — перебил он почти сердито, — ты б сказал, что винить надо Тетли. Все это говорят. Смит об этом всюду трубит. Он уже совсем настроился Тетли линчевать.
— А разве нет?
— Нет. — И замолчал, видимо, выверяя свою мысль. — Нет, — повторил он. — Тетли поступил так потому, что таков он есть.
— Что ж тогда про других говорить. Все виноваты, а виноватых нет. Просто так получилось.
— Вот именно. Большинство из нас не могло поступить иначе. Большинство людей не отвечает за свои поступки, потому что совершает их бездумно. Без ясного представления об элементарной законности. Они…
— Все это я понимаю, — перебил я его. И как было не перебить. Мне казалось, что, пока я спал, все прекрасно отстоялось у меня в голове и теперь я с первого слова понял, что он хочет сказать.
— Ну, еще бы, — сказал Дэвис с неприятной улыбкой, игнорируя мою резкость. — Большинству людей, — продолжал он медленно, — и уж, конечно, всем, кто был там, доступно понятие «преступная деятельность», но не преступность бездействия. Теперь, когда дело сделано, они сознают свою вину, и им нужен кто-нибудь, на кого можно эту вину свалить. Вот они и избрали Тетли.
— А кого же еще?
— С тем же успехом это мог быть любой из нас. Он просто козел отпущения. Он видел преступное действие. Проверить чувством он неспособен. Понятие же греха для Тетли давно не существует…
— Это не исключает его неправоты.
— Да, — согласился Дэвис — Но и не доказывает его виновности.
— Если так смотреть, пожалуй, винить в чем-то можно только святого.
— Не лишено справедливости.
Тут я обошелся с ним довольно безжалостно. Мне нужно было заставить его замолчать, прежде чем он наговорит такого, за что потом ему самому же стыдно будет. Можно ведь возненавидеть человека, перед которым наболтал лишнего. Вроде как свидетеля того, что ты постыдно струсил.