— А было у тебя чувство, что в тот момент ты мог все в корне изменить? А не ты, так другой?
Я подумал.
— Нет. Пожалуй, я просто считал, что решение принято и точка. Я этого решения не одобрял, но никуда не денешься, коль все решено.
— Надо было это остановить. Хотя бы с оружием в руках.
— Теперь-то я вижу.
— А я и тогда видел.
— У вас и револьвера-то не было.
— Да, не было, — сказал он. Так, словно осудил себя окончательно и бесповоротно.
Чуть помолчав, я признал:
— Пожалуй, вы тут не передергиваете, скорее передергиваю я. Но не могу взять в толк, чего вы так казнитесь.
— Я все обдумал. Видишь ли, я знал, что Тетли можно воспрепятствовать, что всех вас можно повернуть, достаточно одному кому-то пригрозить Тетли револьвером. Да и револьвера не понадобилось бы, но я решил, что без оружия к нему не подступишь. Тетли не привык уступать, вдобавок во что бы то ни стало хотел видеть этих людей на виселице, да еще заставить Джералда повесить одного из них. Я решил, что остановить его можно, только основательно припугнув, как любого зверя, преследующего дичь…
— И вы были правы.
— Какая разница, прав или нет? Знаешь, Крофт, что я испытал, придя к такому решению?
Я думал, он сам ответит на свой вопрос, и потому промолчал. Однако он не ответил.
— Ну попробуй догадайся, Крофт, — почти умолял он.
— Нет, — сказал я. — Не могу. Что?
— Я порадовался, что у меня нет при себе револьвера.
Я не поднял глаз. Что-то омерзительное почудилось мне в его словах или, может, в том, что он вообще произнес их.
— Ну вот, теперь ты понимаешь, — сказал он торжествующе.
Но он не успокоился, ему обязательно было расставить все точки над «и».
— Понимаешь теперь? — понизил он голос — На моей стороне было все: справедливость, сострадание, поддержка даже — я был в ней уверен, — и я допустил, чтобы этих троих повесили, оттого что струсил. Мне не хватило одной простейшей добродетели, качества, которое в нужный момент проявляет собака, единственного, которым может похвастаться Тетли. Обыкновенного мужества — вот чего мне не хватило!
— Больно уж болезненно вы воспринимаете, — сказал я, по-прежнему глядя в пол. — Зачем все на себя валить? Почему, например…
— Прости меня, Арт.
— Бросьте, — сказал я. — Вам надо было выговориться. Теперь можете отдыхать.
Он кивнул.
У меня, по-видимому, вылетело из головы, что надо прислушиваться к голосам в баре, стихшим сейчас, с приближением ужина; во всяком случае, я пропустил момент, когда среди других голосов возник голос Джила, и услышал его только тогда, когда кто-то пробежал по мосткам под галерейкой и, ворвавшись в помещение прямо под нашим окном, так хлопнул дверью, что разговор смолк. Я быстро вскочил, продолжая прислушиваться, но доносился до нас все тот же единственный голос, молодой и возбужденный, принадлежащий, вероятно, какому-то парнишке, а затем послышались возгласы, но не негодующие, и затем приглушенный гул. Я опять убрал руку с ремня с револьверами. Для душевного равновесия мне необходимо было иметь Джила в поле зрения.
Дэвис сказал так, будто теперь это не имело значения:
— Я даже подумывал… — и замолчал так надолго, что я спросил:
— О чем?
— Я даже подумывал, — сказал он, — может, револьвер мне и не понадобится, в последний момент Тетли сам почувствует, что не прав, и тогда уговорить его будет нетрудно.
Я покачал головой:
— Нет, вы правы были. Он слишком разохотился вешать. Его в чувство привести можно было, разве что палкой по голове огрев.
— Я только этим и держусь, — сказал он так, словно и вправду держался за что-то из последних сил. — Этим только и держусь. — И прибавил погодя: — Стараюсь убедить себя, что его было не сдвинуть, что для него не существует понятия греха…
— Не существует. Его бы пришлось раньше убить.
Голоса в баре тем временем стихли, и я услышал, что кто-то поднимается по лестнице.
— Я б не смог, — медленно сказал Дэвис — И хотя так было бы лучше, то, что я не смог, говорит не только об отсутствии воли…
— Никто б не смог, — ответил я, радуясь, что он вернулся к этой спасительной мысли.
— Да, — сказал он устало и кивнул головой. — Если бы я не был убежден, что…
— Никак иначе вы его остановить не могли, — заверил я.
— Ты прав.
Дверь отворилась, в комнату вошли Кэнби и Джил.