— Эй, Кэл, привет! Как ты там?
Старик ответит сердито:
— По-твоему, раз я слеп, так и глух? — А то просто уставится своими ярко-голубыми зрачками и ничего не ответит.
Из гостей мало кто расспрашивал обо мне, но дальше вопроса о том, не родственник ли я, редко пускались в разговоры. Один важного вида парень лет пятнадцати как-то даже снизошел до беседы. Он спросил с ухмылкой:
— Ну, как, старик все еще воюет с индейцами?
Было ясно, что бредовый нрав Кэла известен ему, но, повинуясь неожиданному порыву, я удержался от каких-либо подтверждений. С нажимом я проговорил:
— Ты что, спятил? Какие еще тут войны с индейцами?
— А муж старухи скво появлялся здесь летом? — спросил он. — Ну, тот лохматый индеец, что приезжает иногда ее проведать?
— Не было тут никого. Не знаю, о ком речь.
— Да о ее муже. Он хочет, конечно, вернуть ее в племя; но она, вишь ты, желает остаться с отцом, — объяснил парень. — Ждет, чтоб ей досталось в наследство, имущество. Как бы там ни было, ей больше не по нраву жить с дикарями, уж теперь-то, когда у нее будет все лучшее, как у белых, — ну, шелковое платье и все такое.
Он еще пробыл со мной недолго. Это был единственный мой сверстник, какого я повидал за лето, и мне часто хотелось, чтобы он приехал еще.
А однажды явился сборщик налогов. Мы с Кэлом как раз вернулись с прогулки, и старик лежал в изнеможении на койке. Я был во дворе, загонял цыплят, бросая в них комками земли, когда с дороги завернула двуколка. Я зашел и сказал об этом Мартышке, и та явно всполошилась. Она разбудила отца, и он здорово рассердился.
Прикрикнув на нее, он стал нащупывать перед собой своей длинной палкой, готовясь встретить врага. Мартышка угрюмо зыркнула на меня и приказала:
— Оставайся в доме. — Единственный раз я получил от нее прямой приказ.
То было их личное дело, унизительное к тому же, и мне не следовало знать о нем.
Но даже изнутри мне было слышно беседу, потому что сборщик налогов был как раз из тех людей, кто считал, что раз Кэл Кроуфорд слепой, то должен быть и глухим.
— Право же, здесь не место для вас, Кэл, — убеждал он. — Придет зима, что вы станете делать? А у нас есть ферма — она принадлежит округу. Там-то уж за вами присмотрят как должно, и ни о чем не придется беспокоиться.
— А мне уже не о чем беспокоиться! — рявкнул Кэл.
Говорю же вам, этот участок подлежит продаже в счет уплаты налогов. Сохранить его можно, лишь сполна выплатив долги.
Тут Мартышка сорвала с гвоздя пурпурное платье, натянула поверх другого и вышла, встав подле отца, сверкая глазами.
И я заметил то, что пронзило меня жалостью, хоть был я юнец и далеко не все понимал. Протянув руку, Кэл коснулся шелкового платья и словно почерпнул новые силы.
Я в силах сам позаботиться о своих близких, — похвастал он. — Купить дочери славное платье, как у белой женщины. Думаешь, у меня нет денег? Да если пожелаю, я уплачу эти твои налоги в любое время!
— Так уплатите сейчас, Кэл, и дело с концом! — умолял сборщик налогов. — Дело не в том, что кому-то нужно согнать вас отсюда. Да только вам и не нужен этот участок. О вас смогут гораздо лучше позаботиться на нашей ферме.
— Сто шестьдесят акров, — пробормотал Кэл Кроу-форд. — А он говорит, что мне все это не нужно. — Незрячим взглядом он окинул человека из двуколки и сказал гордо: — Молодой человек, когда-то я владел половиной целого континента. Я да еще двое-трое, мы на равных делили его, все, что было на нем. У меня нет больше края, куда я мог бы уйти свободно, но все, чем я владею, мне действительно нужно. И я намерен держаться за это, пока не отправлюсь к праотцам.
Человек из двуколки, казалось, был очень расстроен.
— Я всего лкшь делаю то, что мне поручено, — оправдывался он.
Кэл поднял палку широким угрожающим жестом.
— Я намерен держаться за все, что имею, до тех пор, пока мне будет нужно, — проговорил он с расстановкой. — И убью любого, кто попытается меня выгнать.
Сборщик налогов, огрев свою упряжку кнутом, поспешил прочь.
В эту минуту я всей душой был за старого Кэла. Потому что в голосе его звучала неприкрытая правда. «Я убью его» — вот как он сказал. То же говорили, случалось, и другие мужчины, но слишком часто угроза служила способом скрыть свою слабость. А старому Кэлу приходилось в жизни убивать, он знал, как это делается при надобности.
Он повернул к дому, нащупывая путь палкой. Я шел за ним, расправив плечи. Я по-прежнему боялся его, но больше не чувствовал себя одиноким. Кэл вновь улегся на койку, прикрыв глаза рукою. Я присел на корточки, готовый ждать, сколько понадобится. Где-то был он сейчас? В этой канзасской хижине, размышляя о сборщике налогов? Или, быть может, за бревенчатыми стенами торговой фактории, далеко на Западе, планируя оборону против размалеванных дикарей? Где бы он ни был, он помнил, что я здесь. Потому что чуть погодя он сказал: