— Скажи-ка, Кэте, — Мок почуял след, — а кучером Август не переодевается? Или матросом?
Девица отрицательно покачала головой и с изумлением увидела, как Мок — несмотря на то что она не подтвердила его слов — радостно улыбается и пулей вылетает из номера, чуть не разбив высокое зеркало, припорошенное пудрой.
Бреслау,
четверг, 4 сентября 1919 года,
шесть утра
В дверях гостиницы Мок столкнулся с Мюльхаусом. Новый шеф комиссии убийств крепко взял Мока под руку и потихоньку повлек к месту обнаружения тела. Второй рукой Мюльхаус теребил бороду.
Веселое щебетание птиц предвещало жаркий день. Над платанами поднялось желтое колесо солнца.
— Пройдемся, Мок. Любите утренние прогулки по парку?
— Только если на деревьях не развешаны трупы.
— Настроение у вас, вижу, хорошее. Этакий юмор висельника. — Мюльхаус вынул изо рта трубку и сплюнул в кусты коричневой слюной. — Скажите, мы имеем дело с серийным убийцей?
— Я не знаток теории криминалистики, если она вообще существует. И уж подавно мне неведомо, как наука определяет серийное убийство…
— А если обойтись без науки?
— Полагаю, да.
— У жертв серийных убийств всегда есть что-то общее. Во-первых, убийца всегда оставляет трупы в таких местах, где их наверняка обнаружат. Тела матросов у плотины, труп, висящий на дереве в излюбленном месте прогулок… А во-вторых, что общего у убитых «врагом Мока», как все уже называют преступника?
— Кто это «все»?
— Пока только сотрудники полицайпрезидиума. А скоро его так будут именовать газеты. Сначала в Бреслау, потом по всей Германии. Хотя мы действуем втайне, утечек информации в прессу избежать не удастся. Всех ведь не запугаешь, как эту служаночку и ее возлюбленного. Вы прославитесь…
— Какой вы мне задали вопрос?
Моку хотелось залепить Мюльхаусу пощечину, как давеча Августу, и со всех ног броситься туда, где сутенеры предлагают услуги мужских проституток, переодетых матросами. А тут изволь топтаться на одном месте, вдыхая запах подкопченного табака «Бадиа». У Мока даже зуд пошел по пальцам и по спине. Чешись не чешись — не поможет. Такая почесуха навещала Мока довольно часто, и он никак не мог подобрать для нее подходящее определение. И вот сегодня нужное слово нашлось. Моку вдруг вспомнился фрагмент из Тита Ливия, где было прилагательное impotens, означавшее «бессильное бешенство».
— Я спросил вас, что общего у убитых «врагом Мока»?
— Само прозвище преступника уже дает ответ на ваш вопрос. Зачем вы спрашиваете о том, что нам давно известно?
— Я бы мог ответить вам сакраментальным «здесь задаю вопросы я», но не буду. Лучше поиграю в Сократа, а вы уж сами дойдите до правды…
— Извините, у меня нет времени, — отмахнулся Мок и быстрым решительным шагом направился прочь от Мюльхауса.
— Стоять! — крикнул Мюльхаус. — Это приказ!
Мок подчинился, но не сразу. Свернув к пруду, он опустился на колени и зачерпнул пригоршню воды.
— Времени у вас нет? С этой секунды времени у вас масса. В комиссии нравов работы поменьше. У меня вы больше не работаете. Возвращайтесь к Ильсхаймеру.
— Почему?
По лицу Мока стекали струйки воды. Фигура Мюльхауса двоилась и троилась у него перед глазами. Эберхард попробовал представить себе свою будущую карьеру в комиссии нравов. Да бисексуал Ильсхаймер просто попрет своего разоблачителя в три шеи со службы за пьянство, разгильдяйство и халатность!
— Вы работали у меня по двум причинам. Во-первых, убийца чего-то от вас хочет. Я полагал, вы знаете, чего он хочет, и броситесь за ним по следу как бешеный пес, чтобы отомстить за смерть невинных людей…
— Бешеный пес мести. — Мок вытер щеки. — Образ из новейшей поэзии.
— А вы, оказывается, понятия не имеете, чего добивается преступник. Психологический сеанс с доктором Казничем ничего следствию не дал…
— И потому вы меня увольняете? — Мок смотрел на вспышки магния и сопровождающие их клубы дыма. Тело фотографировали.
От дерева отделился Смолор и, держа в руках протокол допроса служанки и ее кавалера, направился к Моку и Мюльхаусу. — Толку от бешеного пса мести никакого, да?