— Видела бы ты меня вчера… — сообщил ей Мок шепотом.
— Что? — одновременно спросили Домагалла и допрашиваемая.
Мок им не ответил, но закончил про себя: «…вот полюбовалась бы на кретина, у которого семь пятниц на неделе. То ты оставляешь Альфреда Зорга убийце на растерзание, то приказываешь Вирту посадить Зорга в „камеру хранения“. То готов спровоцировать убийцу, то распускаешь нюни: мол, если ты кого-нибудь допросишь, значит, этот человек обречен. Ты раздобыл адрес „четырех матросов“, но почему-то туда не поехал. Боишься, что опять кого-то убьют из-за тебя? Ты, как Медуза горгона, убиваешь взглядом. Тебе стоит только глянуть — и в легких дырка. Так как же, мать-перемать, вести следствие? Не смотреть на людей? Не допрашивать их? Общаться по почте?»
На последний вопрос ответ нашелся сразу.
— Говори с ними по телефону, — вслух произнес Мок, что не удивило уже ни Домагаллу, ни его собеседницу.
Мок набрал номер соседа Смолора, герра адвоката Макса Грочля, и попросил сообщить о звонке вахмистру. Минут через десять вежливый, хорошо поставленный голос довел до сведения Мока, что заплаканная Урсула Смолор понятия не имеет, куда вчера ушел вдребезги пьяный муж. Поблагодарив адвоката, Эберхард с яростью швырнул трубку, чуть не опрокинув телефонный аппарат. Моку, в отличие от безутешной Урсулы, было доподлинно известно местонахождение ее супруга — вот уже два дня Смолор вращался в аристократических кругах Бреслау.
Новая мысль слегка приглушила песенку маленькой шарманщицы. Ведь Смолор не единственный член его неофициальной следственной группы. Есть и другие, которым он может безгранично доверять. Мок набрал номер экспедиторской фирмы «Бимкраут и Эберштайн». После двух долгих гудков в трубке раздался голос, который не мог принадлежать ни Бимкрауту, ни даже Эберштайну по той простой причине, что оба давным-давно отошли в мир иной. Их фамилии с надгробий старого кладбища Святого Бернара перекочевали на регистрационное свидетельство предприятия исключительно в качестве прикрытия. Настоящим хозяином был совсем другой человек, да и деятельность ее имела мало общего с уставом фирмы.
— Слушай, Вирт… — сказал Мок, провожая взглядом проститутку, которая, уходя, с очаровательной улыбкой шептала что-то на ухо Домагалле. — Что? Что ты говоришь? Ну ты и выражаешься… Скажи культурно: «Зорг и Колиш домогаются фрейлейн Кэте». Рассади их по разным помещениям! А теперь не забивай мне голову всякой чепухой и слушай! Мы идем на дело…
Мок еще раз взглянул на Домагаллу с подопечной и быстро стал отдавать распоряжения. В голове у него звучал голосок Эльфриды, допевавшей последний куплет:
Бреслау,
суббота, 6 сентября 1919 года,
два часа дня
Эрих Френцель, дворник в квартале между Гартенштрассе, Агнесштрассе, Тауэнцинштрассе и Швайдницштрассе, сидел на лавке во вверенном его попечению дворе, изнуряя свои просто устроенные мозги решением столь же несложной проблемы: куда отправиться в субботу вечером? Можно далеко не ходить, в пивной Барча за углом к кружечке пива полагается кровяная колбаса с горохом, а можно посетить потайную комнату в кафе Орлиха, там дают ореховую водку и капусту со шкварками. Первый вариант был хорош тем, что у Барча появился новый аккордеонист — из Швабии, как и сам Френцель, — который играет мелодии родного края, а второй был весьма привлекателен для Френцеля как для азартного игрока. В потайном помещении на задах кафе Орлиха собирались силачи, ставили локти на столы и напрягали мышцы, меряясь силами и совершенно не обращая внимания на многочисленных болельщиков вроде Френцеля, игравших на тотализаторе. Дворник припомнил, что ожидается прибытие в Бреслау знаменитого мастера рукоборья из Польши и что сам он на прошлой неделе позорно много проиграл, так что второй вариант казался ему все же привлекательнее.