— Поменьше патетики, дружище. — При виде двух кельнеров, расставлявших на столе серебряные блюда, прикрытые крышками с австрийским двуглавым орлом, Рютгард усмехнулся. — Смотри, — венеролог снял крышку, явно собираясь надеть ее себе на голову, — вот такие мы носили шлемы…
Горячая капля жира упала из-под крышки прямо на шею Рютгарду. Мок громко расхохотался. Врач хлопнул себя по обожженному месту, словно его комар укусил, а Мок наполнил пустые рюмки, постепенно поднимая графин все выше. Последние капли шлепались с высоты не менее десяти сантиметров.
— Пафос — это самое дурное из того, что мы пережили за эти два года. — Рютгард встал и плотно задернул портьеру их кабинета. — Он основан на фальши. Чувство дружбы и товарищества не может появиться перед лицом смерти. В таких обстоятельствах друзей нет. Перед смертью каждый одинок. Только страх и вонь. Наше товарищество крепло в ежедневном унижении, в поминутном презрении, которое нам довелось познать. Знаешь, когда я это понял?
— Когда? — спросил Мок, снимая крышки с блюд.
— Когда нам приходилось срать по приказу. — Рютгард чокнулся с Моком и с трудом проглотил жгучую жидкость. — Появлялся капитан Манцельман и приказывал оправляться всему взводу. Даже мне, санитару. Это он решал, когда всем испражняться. Мы сидели в окопах на корточках, и ледяной ветер хлестал нас по заднице. Время оправки определял Манцельман. Жалко, он не определил для нас время смерти. Мок, черт тебя возьми! На всем белом свете нас только двое! Ты и я! — Тише ты. Больше не пей. — Мок повязал себе накрахмаленную салфетку. — Если ты отказался от ужина, много не выпьешь. Три по сто — и достаточно.
Тарелку Мока украсили четыре подрумяненные гусиные шейки. Эберхард порезал деликатес на кусочки и с любовью уложил на хрустящие ломтики картошки. Под жареной кожей таился фарш из лука, гусиной печенки и жира. Мок возложил на получившиеся пирамиды мягкие кольца тушеного лука и приступил к трапезе. Неторопливо, методично он извлекал из густой подливы, щедро заправленной сливками и мукой, толстые куски свиного жаркого, присовокуплял к свинине куски фаршированного гуся с картошкой и отправлял в рот. Капусту, жаренную со шкварками, Мок сгребал вилкой, точно лопатой.
Тарелки постепенно пустели.
— Женщин мы стали обсуждать позже. — Рютгард закурил. — Когда русские затягивали свои песни. Тогда мы смотрели на звездное небо и каждый думал о теплых женских телах, о мягких грудях, о гладких ляжках…
— Корнелиус, перестань фантазировать. — Мок тоже закурил, отодвинул пустые тарелки и налил еще по одной. — Мы рассказывали друг другу не о женщинах, а о женщине. Каждый о своей, единственной. Я толковал тебе о своем романтическом идеале — таинственной рыжеволосой незнакомке, Лорелее из кенигсбергского госпиталя, а ты говорил исключительно о…
— Моей дочери, Кристель. — Рютгард выпил, не дожидаясь Мока. — О моей маленькой принцессе, которая теперь кокетничает с мужчинами и рассевает вокруг запах течки…
— Перестань. — Моку ужасно захотелось пить, и он отодвинул портьеру — позвать кельнера с пенистой кружкой. — Твоя маленькая принцесса уже взрослая девушка, и ей пора замуж.
Рютгард сбросил пиджак и стал расстегивать жилет.
— Мок, брат мой! — закричал он. — Наша дружба словно дружба Патрокла и Ахилла! Поменяемся же жилетками, как герои Гомера — доспехами!
Скинув жилет, Рютгард тяжко опустился на диван. Черный сон, брат смерти, навалился на него.
Мок вышел из кабинета и поискал глазами кельнера. Его поразила пьяная улыбка красавицы-еврейки, танцующей в одиночестве с сумочкой на шее. Мок увидел еще много чего: разлитую водку, испачканные скатерти, белую пыль кокаина, какого-то солдата, прячущего под шинелью листовки. Потом он щелкнул пальцами, и появился молодой кельнер.
— Будь добр… — Язык у Мока ворочался с трудом, а банкноты так и норовили высыпаться из бумажника. — Будь добр, позови извозчика для меня и моего друга… — Мок оглянулся на доктора Рютгарда, когда-то спасшего ему жизнь в городе на реке Преголе. — И помоги мне его отнести…
— Я не могу этого сделать, милостивый государь, — произнес юноша, пряча в карман десять марок. — Наш директор, герр Билковский, запрещает нанимать извозчиков. Лошади пачкают тротуар перед гостиницей. Для важных гостей — таких, как вы (а я вас уже второй раз вижу, вчера и сегодня) и ваш друг, — мы подаем автомобиль… Он только что подъехал и пока свободен, кажется…